Если бы сейчас спросили, кто в свое время олицетворял советский спорт, уверен, при всем многообразии ответов имя Ирины Родниной стояло бы одним из первых. Эта женщина долгое время была спортивным символом СССР. А сам «великий и могучий» в едином порыве устремлялся к своим черно-белым телевизорам и замирал перед экранами в восхищении, глядя на «Калинку» в ее исполнении. Роднина стояла на льду, усыпанном хризантемами… Она плакала… Мы плакали вместе с ней. И это были слезы гордости…
Для трехкратной олимпийской чемпионки, десятикратной чемпионки мира Ирины Родниной путь к большим победам отнюдь не был устлан розами. Простой девочке с Таганки пришлось преодолеть немало преград, чтобы заниматься любимым делом и трижды достичь в нем олимпийских вершин. Прежде в фигурном катании это удавалось сделать лишь легендарной норвежке Соне Хени (впрочем, большинству зрителей она запомнилась как исполнительница главной роли в бессмертной «Серенаде Солнечной долины»).
Маленькая Ира вместе с мамой долго скрывали от главы семейства, что занятие фигурным катанием — это всерьез и надолго, что ради него Ира ушла из элитарной спецшколы. Когда же отец узнал об этом, то устроил заговорщицам грандиозный, но запоздалый скандал.
Звезда Ирины Родниной взошла на европейском первенстве 1969 года в немецком Гармиш-Партенкирхене. Молодая спортивная пара Роднина—Уланов опередила непобедимых доселе Людмилу Белоусову и Олега Протопопова. А через год в Ленинграде (без поддержки трибун, не простивших дерзким новичкам крушения своих именитых земляков) Роднина и Уланов снова подтвердили свое превосходство. Причем, как сказала Роднина, та победа далась лично ей очень тяжело: «Я чем-то отравилась, и в момент выступления было совсем худо». Это как раз тот случай, когда для публики данный турнир ничем особенным не запомнился, а «я лишний раз убедилась, что защищать звания и титулы намного сложнее, чем их завоевывать».
В 1973 году на чемпионате мира в Братиславе состоялся легендарный танец Родниной и ее нового партнера Александра Зайцева… без музыки. Фонограмма оборвалась как раз в средине произвольной программы. Ее продолжительность была 5 минут 8 секунд, а музыка остановилась на отметке 2,36 или 2,35. Спортсмены продолжали программу без музыки.
«Главный рефери предложил выступить или после всех участников, или сразу же откатать с того момента, где оборвалась музыка. Но я тогда упрямо стояла на своем, понимала, что еще раз катать программу невозможно — силы ушли, а исполнять вторую часть программы заново — это глупо… В общем, я приняла решение — оценивайте то, что есть. Они мне отвечают: тогда мы снизим оценку, так как было неполное музыкальное сопровождение. Я в ответ — делайте ваше дело, но я ничего перекатывать не буду, я свое дело сделала, это техническая проблема, а не моя… Это потом уже изменили правила, и когда у Гордеевой и Гринькова была похожая ситуация, их остановил свистком судья — и они обязаны были прервать программу. Нас тоже останавливали, но мы это игнорировали, потому что для нас самый главный рефери — тренер Станислав Жук. Когда музыка остановилась, он сам был в шоке, и где-то 10—12 секунд мы просто танцевали по инерции, а потом он нам показал, чтобы мы продолжали кататься…»
Многие, наверное, помнят кадры с Олимпиады в Лейк-Плэсиде в 1980 году, когда во время исполнения гимна СССР у стоявшей на высшей ступени пьедестала Родниной текли слезы… После Лейк-Плэсида Роднина и Зайцев ушли из большого спорта.
«По возвращении домой выяснилось, что у меня травма, и мы решили не ехать на чемпионат мира, поскольку известный спортивный хирург Зоя Сергеевна Миронова сказала, что «мы можем тебя всю «заколоть», ты откатаешься, но потом в любом случае придется лечь на операцию. И я решила, что на операционный стол мне рановато. Тем более что это для меня был бы не первый, а одиннадцатый мировой чемпионат. Я подумала: не стоит больше испытывать судьбу. Причем мотивации продолжать кататься не было», — признается Роднина.
Уйдя из большого спорта, надо было устраивать свою жизнь. «Представьте ситуацию: появляются сразу два безработных человека, переставших заниматься делом, которое затягивало, даже не в плане титулов и результатов, а по самоотдаче. Найти подобное занятие второй раз крайне сложно. Я не знаю, как у Саши, но у меня уже накопилась дикая усталость от всего этого. Кроме того, именно тогда началось еще одно испытание, которого мы не выдержали — если спорт был тем, что нас обоих связывало, то когда началась «нормальная» жизнь, мы потеряли не просто дело, но и то, что нас очень объединяло как семью. Стало что-то рушиться. Мы поняли, что были замечательной парой на льду, но это еще не гарантия, что мы такие же и в жизни. Перейти на рельсы «нормальной» семьи, особенно мне, отдавшей спорту столько лет, оказалось очень сложно. И не потому, что мы жили в идеальных условиях — просто мы жили в другом мире и в другом измерении. В новый мир мы вошли не молодыми людьми — мне в тот момент было уже 30 лет. Оказавшись в ситуации, когда надо овладевать какой-то иной специальностью или снова надо учиться, мы почувствовали себя если не первоклассниками, то первокурсниками уж точно. К тому же надо учесть, что на меня смотрели как на человека, которому прежде все удавалось, значит, это должно само собой продолжаться и в дальнейшем. Хотя почему — непонятно! И, волей-неволей надо было как-то этому соответствовать. О нас, спортсменах, и вообще выдающихся советских людях создавался определенный миф — причем не только в спорте, но и в культуре, на производстве. Позже, когда я работала в ЦК комсомола, знаменитый космонавт Валерий Быковский раскрыл мне секрет этой формулы: «Когда нас брали в отряд космонавтов, от нас требовали, чтобы мы были молодыми, здоровыми и смелыми, а после полетов в космос от нас еще требовалось, чтобы мы оказались умными и образованными». Похожая ситуация происходит и со спортсменами. Невозможно дать рецепт — все равно будет очень тяжело. Вот и мы попали в эту ситуацию, очень болезненно, каждый по-своему, из нее выкарабкивались. Мы уже не были парой — ни спортивной, ни семейной…
В общем, меня пригласили в ЦК ВЛКСМ (кстати, это было единственное приглашение после возвращения из Лейк-Плэсида). А дело было так: на торжественном приеме тогдашний первый секретарь ЦК ВЛКСМ Борис Пастухов «извинился» передо мной за то, что никакой награды мне не досталось, сказав: «Все, что можно, мы уже ей дали — у ЦК больше ничего нет. Но у нас есть другое предложение — «мы приглашаем вас на работу в ЦК». Я не сразу откликнулась на предложение. Хотела немного отдохнуть от фигурного катания, заняться ребенком, научной работой… Но в мае того же 1980 года меня пригласили на бюро ЦК, на котором утвердили ответственным работником какого-то отдела. От неожиданности я спросила окружающих: что я должна делать? После этого все начали смеяться…
Для меня это был очень хороший опыт. Я познакомилась с новыми людьми, побывала во многих городах СССР, посетила глубинку. И самое главное, я оказалась в коллективе, который мне дал возможность плавно — если не физически, то, по крайней мере, морально — перейти от большого спорта к другой деятельности. Через 11 месяцев я пришла к Пастухову и сказала, что больше не могу, не устояв перед предложением главы Спорткомитета Сергея Павлова возглавить специализированную группу парного фигурного катания в «Динамо». Пастухов тогда очень уговаривал меня остаться хотя бы на месяц, чтобы получить стаж — один год работы в ЦК ВЛКСМ, за который впоследствии полагалась персональная пенсия. Но мне тогда казалось, что это еще так далеко…
«Динамовская» страничка в моей биографии длилась 5 лет, а потом у меня родился второй ребенок, я попыталась договориться с руководством об особом графике, однако понимания не было, и мне пришлось уйти. Ирина Абсалямова, доцент кафедры Института физкультуры, предложила мне поработать у нее. Хотя отдел фигурного катания Спорткомитета не давал мне разрешения на такую работу, и я была вынуждена в течение полутора лет работать «почасовиком». И только когда ректор института узнал о моем статусе, вопрос о зачислении в штат был решен. Но я азартный человек, и когда в 1989 году мне предложили подписать договор о работе в Америке, я согласилась, и 3 марта 1990 года уехала.
Десять лет проработала в частном международном центре по фигурному катанию «Айс Кэсл» в красивейшем горном местечке в Калифорнии. Там я была единственным русским тренером, на меня первое время смотрели как на динозавра. Потом дистанция между мной и американцами стала сокращаться — может быть, благодаря тому, что сын Саша пошел в местную школу, стали завязываться приятельские отношения с родителями его друзей. Аналогичная история произошла впоследствии с дочкой Аленой.
Всегда говорила и буду повторять: главное — мотивация поступков. Если человек решил, что больше не хочет оставаться в стране и уезжает — не важно, по какой причине — это одно. Я же знала, что контракт заключен на два года, а потом вернусь домой — поэтому ехала просто работать. Но судьба распорядилась по-своему, в это время я развелась с супругом, и по решению суда Алена до своего совершеннолетия не могла уехать в Россию без согласия отца.
К тому же на каком-то этапе я поняла, что теряю общий язык с ребенком — из-за разной языковой среды. Нечто подобное происходило и с Сашей. У Алены, как ни странно, этот переход был несколько мягче — может быть, в силу того, что она девочка, и мыслит по-другому. Саша же мне заявил, что я ему испортила жизнь этой Америкой, и он возвращается в Россию исправлять эту самую жизнь».
Дел в Москве у Родниной накопилось много. Потихонечку воплощается ее идея создать ледовый дворец со школой фигурного катания. «Мне не нужно просто помещение с моим именем, я хочу предложить свои услуги, свой опыт и знание международного фигурного катания. Но при этом я учитываю наши особенности работы. Считаю, что каждый, кто работал за границей, должен передать накопленный там опыт и знания. Естественно, одной мне не справиться…
Что касается проблемы утечки тренерских кадров за границу, то мне кажется, что она слишком раздута. Выдающиеся профессионалы на каком-то этапе перестают быть сугубо национальным достоянием какой-то одной страны — они становятся золотым фондом всего цивилизованного человечества. Это во-первых. Во-вторых, надо определить причины, по которым люди уезжают за рубеж. Значит, на родине нет условий, низкая зарплата, нет чего-то еще, например, взаимопонимания с руководством федерации и т. д. А может быть, нет свободы в работе. Если страна не в состоянии обеспечить рабочие места для тренеров, мы не можем, как шахтеры, выходить на улицы и стучать коньками, как они касками о мостовую.
Мы не качаем права, мы просто едем работать туда, где есть спрос на наши знания. И я считаю, это честнее. Нас обвиняют в том, что, дескать, страна нас выучила, выкормила, подняла. Но страна точно так же выучила наших юристов, экономистов и всех остальных. Но почему-то только спортсмены и артисты являются совестью народа, все остальные — нет. Я этого не понимаю! На чемпионате США в 1991 году я была единственным российским тренером — и стала одной из первых, кто вернулся обратно. Уверена, что многие сейчас сидят и смотрят, как я здесь приживусь.
Еще одним моим увлечением с недавних пор является синхронное фигурное катание. Еще в 1987 году я побывала в Финляндии, чтобы посмотреть такие соревнования. Все сняла на видеокамеру, купила правила, перевела их, и на базе Института физкультуры стала готовить специалистов. Мы создали команду. И даже когда мне пришлось уехать, эта команда продолжала выступать.
Я считаю, что у синхронного фигурного катания большие перспективы. Ведь количество детей, способных профессионально заниматься спортом, ограничено. Поэтому неслучайно во многих видах стали появляться так называемые массовые дисциплины, не требующие специальной углубленной подготовки, в которых действуют упрощенные правила соревнований. Команды в синхронном катании состоят как минимум из 20 человек. Я надеюсь, что у синхронного фигурного катания большое будущее».