Главное, что вам надо запомнить, имея в наличии пожилых или больных родственников, это постоянный мониторинг их состояния здоровья. Звонить, приходить, проверять выпитые лекарства обойдется дешевле, чем потом разгребать инфарктно-инсультную напасть. Второе правило заключается в том, что денег на «ремонт» здоровья уходит примерно столько же, как на евроремонт стандартной двухкомнатной квартиры в Киеве. Поэтому если у вас нет достаточно средств и негде их взять, хорошо подумайте, обращаться ли к медицине в принципе. Поскольку конечный результат может очень напоминать стартовые позиции.
Еще одна важная штука – это общение со «Скорой помощью». Запомните: «Скорая помощь» никого не спасает насильно. И если ваш родственник отказывается ехать в больницу сразу, то лучше везите его сами. Ибо время в этой ситуации не только деньги, но и жизнь.
В моем случае все произошло как в классическом голливудском кошмаре. Вечером мама не взяла телефонную трубку (мы живем отдельно, созваниваемся по вечерам), но это было «не впервой», и я не сильно напряглась. Думала, просто спит под корвалолом.
Утром телефон тоже молчал, но я снова себя успокаивала (спит, пошла к подружке-консьержке, включила телевизор и не слышит и т.д.). Тут советую учиться на моих ошибках: реагировать надо сразу, даже если придется пройти через тысячу ложных тревог.
В общем, бронедверь выпилили только после обеда. Матушка моя – человек осторожный, регулярно смотрела криминальную хронику и точно знала, что по квартирам ходят нехорошие парни и пытают пенсионеров паяльниками. Поэтому, кроме ключа в замке, пришлось сломать сопротивление мощного амбарного засова, установленного сантехником дядей Вовой в минуту особого человеческого расположения.
Во время спасательной операции, как голуби на хлеб, слетаются соседи. Не обольщайтесь, сочувствием тут не пахнет. Люди просто очень любопытны, и всем интересно первыми узнать – жива или нет, и если жива, где упала.
Мама упала в комнате. Как показало дальнейшее расследование, накануне она, несмотря на строжайший запрет выходить из дому в гололед, подалась с подружкой Хомовной исправлять ошибку в реестре избирателей. Будь она проклята эта большая политика. А с ней и местная власть, вовремя не убравшая снег. Впрочем, об этом я уже писала раньше.
До избирательной комиссии божьи одуванчики не дошли, на полдороги мама поскользнулась и упала. Это был первый шаг к инсульту: как потом выяснили врачи, от падения оторвался тромб.
Несмотря на это, старушки остались бодрыми и веселыми, и более того – успели купить на стихийном базаре курицу, 3 кг картошки, соленых огурцов и домашнего сыра (притом, что холодильник и так был забит до упора).
Со всем этим грузом мама вернулась домой, разложила продукты по местам и легла отдохнуть. Тромб начал свое зверское путешествие. А когда она встала с кровати (точное время так и осталось невыясненным), произошел удар. И мама повалилась ничком, сломав при падении правое плечо в двух местах и покрошив три ребра. Возраст. Остеопороз.
Тем не менее, на момент взлома двери она была в сознании, и более того – весьма бойко пререкалась с ребятами из службы спасения, пытавшимися ее поднять. Ошибочно решив, что поврежден позвоночник, я оставила маму на полу и принялась звонить 103.
Сразу предупреждаю: если вы говорите, что на полу лежит родственник, в возрасте старше 65 лет и в состоянии, сильно напоминающем инсульт, не ждите бригаду раньше, чем через час. Преимущество отдается молодым и перспективным. К старикам приезжают по остаточному принципу, видимо, втайне надеясь на легкую работу – констатировать смерть.
За тот час, пока ехала моя «Скорая помощь», я сумела решить вопрос с госпитализацией мамы в одну и лучших больниц страны – ведомственный госпиталь. Все-таки журналистская профессия дает некоторые преимущества в плане связей: нас взяли, пусть за деньги, но на хорошие условия и внимательный уход. Но это произошло только через сутки.
А пока первая «Скорая помощь» сделала, на мой взгляд, недопустимое – не забрала маму в больницу. Подняв с пола и констатировав перелом, бригада даже не соизволила уколоть чего-либо от инсульта, мотивируя тем, что диагноз не установлен. За «бакшиш» в 100 грн. медики просто терпеливо ждали, пока я уговаривала маму ехать, и даже разрешили привести Хомовну в помощь уговорам.
К слову, еще одна важная деталь – никогда нельзя надеяться на старушек, которые проводят время с вашими родными на лавочке у подъезда. В трудные минуты они ретируются к своим семьям и заботам, скорбно записав заболевшую подружку в «выбывшие». Ждать от них помощи – бесполезно.
Мама уже с трудом говорила, причем, несла сущий бред типа того, что просто легла полежать на полу, а дочь зачем-то выбила двери, но ей поставили ошибочный диагноз – микроинсульт, заставили нашкрябать отказ от госпитализации и уехали. С этой минуты пошел отсчет самых мучительных часов в моей жизни.
Второй инсульт
Пока я металась между плитой, где готовился суп для мамы, и телефоном (на утро надо было найти сиделку), инсульт прогрессировал. Сначала речь стала путанной, а мысли – еще более абсурдными, потом – пропала вообще, превратившись в невыразительное мычание. Через 5 часов после приезда «Скорой» мама уже плохо ориентировалась в пространстве, не узнавала меня и капризничала по поводу супа.
Тут позвонил телефон. Коллега и друг сообщил, что невеста его сына поскользнулась, упала и лежит без сознания на центральной улице Киева, из ушей течет кровь. Позже у девушки диагностируют гематому в мозгу и перелом основания черепа. Но на тот момент на мой личный кошмар накрутилась беда друга. Я стала лихорадочно наяривать «связным» в госпитале с просьбой принять еще одного больного. И в это время мама упала второй раз.
Как она свалилась с кровати – для меня загадка. В этот раз, не дожидаясь врачей, я подняла и положила ее сама. Снова набрала 103, там категорически отказались приезжать во второй раз, велели звонить в неотложку. А на дворе начинался новогодний вечер 13 января…
В общем, неотложка прибыла только через три часа, вскоре после наступления старого Нового года. Добродушный врач, хмельной, но адекватный, за те же 100 грн. организовал маме уколы, заглянул в уже практически неподвижные глаза и весело установил коматозное состояние. Потом дал дружеский совет «не рыпаться до утра», так как кругом праздник, и ночью никто не будет тяжелую больную принимать, и вызывать утром перевозку.
Он уехал, а я осталась одна – смачивать водой губы маме, которая явно была на пути в мир иной. Только в больнице я узнала, что инсультов было два. И если бы «Скорая» выполнила свою транспортную миссию и были приняты необходимые меры, самых страшных последствий удалось бы избежать.
Больница
Больницы делятся на плохие и хорошие. В плохих лежат те, кто не смог устроиться и заплатить за хорошую. Хотя платить надо везде и всем, и в итоге суммы получаются почти одинаковыми. С той лишь разницей, что в плохой больнице за ваши же деньги вы сами должны кормить своего родственника, менять ему закаканый памперс и переворачивать с боку на бок, а в хорошей это делают санитарки. Потому что у них два-три лежачих на весь коридор в двухместных «номерах», а не 16 восьмиместных палат, где стонут, бормочут и плохо пахнут больные люди.
Еще в плохих больницах нужно следить, чтобы ваши дорогостоящие лекарства (по 200 грн. за ампулу, а их надо две в день) кололи именно вашей маме, а не маме знакомой главврача, которая лежит в другом корпусе. И тщательно прятать медикаменты от других больных и их родственников. Деньги есть не у всех, но все мучительно хотят жить, поэтому ситуация, когда один инсультник, едва передвигаясь на ходунках, крадет лекарства у другого – лежачего, с отнявшейся речью – совершенно типична для обычной рядовой столичной больницы.
У нас такого нет. Мы лежим как в раю. Двухместная палата, ангельского вида и характера медсестричка, добрые нянюшки, некоторые из которых даже отказываются брать деньги за уход. Это дорого, но комфортно.
Впрочем, комфорт больного не означает, что ваше ежедневное присутствие не является обязательным. Каждое утро, желательно в 9 утра, нужно стоять под ординаторской, ждать своего доктора, узнавать, что нужно купить на этот день, затем мчатся в аптеку, из аптеки – в палату, выкладывать это все на персональную тумбочку, потом дожидаться, пока лекарство перекочует в капельницу, и следить за опорожнением этой самой капельницы.
В моем случае врачи старались, как могли. Сначала в реанимации, затем в неврологии они упорно возвращали маму в сознание, заливали слоновьи дозы дорогих лекарств, применяли самые современные антибиотики, чтобы преодолеть неизбежное при нашем диагнозе воспалении легких. И…достигли определенного прогресса: мама уже не овощ, она полностью осознает всю глубину своих страданий, плачет, стонет, мычит и корчится от боли. Но обезболивающее инсультникам не дают, поскольку это плохо влияет на их затрудненное мозговое кровообращение. Смотреть на это даже по два часа в день и не сходить с ума очень трудно, поэтому, если у вас, дорогой читатель, не дай Бог, случится что-либо подобное, ищите возможность закупить успокаивающее, а лучше – рецепторный антидипресант. Поверьте, понадобится…
На сегодняшний день достижения отечественной медицины и зарубежной фармакологии вполне успешно поддерживают мамину жизнь. Питание через носовой зонд, выведение мочи через катетер, обмен веществ при помощи риосорбелакта, капельница «стационарно» в плече, очистка легких и горла специальным аппаратом через трубочку и сиделка пожизненно – это наша перспектива… Большего мне не обещают. Как заметил один циничный знакомый хирург, «больница – не овощебаза, держать там вечно твою маму никто не будет…».
Сиделка
Когда вашего родственника за немалые деньги доводят до полуживой кондиции и выдают вам обратно, возникает ряд бытовых вопросов. Первый – это кровать для инсультника. На обычном диване такой человек спать не может. Пролежни неизбежны, даже при самом лучшем уходе. Увы, такова болезнь. Железная функциональная кровать, с системой подъема головы и сгибания ног стоит около 3 тыс. грн. Есть за 4 тыс. грн. Сбыть ее после эксплуатации очень сложно, места она занимает – немеряно. Поэтому еще до покупки спецкровати приходится выкидывать половину мебели.
Есть, конечно, вариант купить «функционалку» б/у. Но это не так просто: по Киеву в настоящий момент ходят такие кровати, которые предлагаются всеми фирмами – как солидными, так и по объявлению в «Авизо» и стоят они около 2,5 тыс. грн. Можно взять напрокат. Это тоже недешево.
Отдельное удовольствие – противопролежневый матрац. Хорошие стоят 1,6 тыс. грн. Остальные – фуфло. Но любой матрац не гарантирует вам уменьшение количества пролежней и, соответственно, снижение расхода зеленки. Мама, несмотря на идеальный уход, уже вся зеленая, как лягушка.
Но самая главная проблема – сиделка. Сиделки бывают двух видов: те, что умеют ухаживать за больным, и те, кому негде жить (эти называются «с проживанием»). Первые хотят 20 грн. в час и сразу оговаривают нюансы «готовить буду – стирать не буду». Вторые обещают делать все, но ничего не умеют, и через день после знакомства с лежачим начинают его тихо ненавидеть. Или не тихо. Собственно, больной для них – это трамплин, чтобы переехать в Киев к детям. А вовсе не предмет первой необходимости. Поэтому видеонаблюдение через компьютер я поставлю сразу, как найду сиделку.
Вместо послесловия
Мамин инсульт открыл мне несколько новых миров. Во-первых, мир друзей. Одному в подобной ситуации очень легко запросить самому себе эвтаназии. Но друзья решили за меня многие мои проблемы: приносят деньги, кормят, когда нет сил даже сварить картошку, помогают делать косметический ремонт в маминой квартире, подготавливая ее к новой функции «диспансера для лежачей»; они шутят, когда я плачу, и молчат, когда мне нужны их уши – выговориться. Правду говорят, что друг познается в беде. Степень дружбы, это то, сколько своего времени ты можешь потратить на чужую жизнь.
Во-вторых, мир «инсультного сообщества»: врачи, медсестры, санитарки, родственники больных. Последние – самая трагическая категория людей. Я знаю женщину – тренера по фигурному катанию, которая пошла работать бухгалтером в ЖЭК, чтобы быть рядом с инсультной мамой. Ей 43 года, ее мама лежит уже 15 лет. Удар случился через три месяца после свадьбы моей героини. Муж продержался в семье еще полгода. Эта женщина не выглядит неухоженной или больной. Она вполне красива и, что совершенно очевидно, много лет безнадежно одинока. От нее веет спокойствием, как от могильной плиты. Раз в полгода, на с трудом собранные деньги, они привозит маму в больницу проколоться. Берет отпуск, сидит рядом и разговаривает. Беседа – в одни ворота, но степень трагизма зашкаливает. Улицкая отдыхает.
Третий важный вывод, который мне уже, увы, не понадобится, но кому-то, может, пригодится, таков: старые люди – хитрые и умные, они как дети, но лучше детей умеют скрывать от нас, работоспособных, свои мысли, болезни и мелкие шалости. В ночь маминой агонии я нашла 30 пар сношенных тапочек, заботливо упакованных попарно в газетки и кулечки. Вчера, на расчистке квартиры «под сиделку» мы с подругой обнаружили еще одну «нычку» с 12-ю парами уже новых тапочек.
Это говорит о том, что за ежедневной суетой, выборами, работой и подработкой я упустила мамин микроинсульт. Может, месяц назад, может, год, может – два. Запомните – микроинсульты очень часто никак не проявляются внешне: ни в здоровье человека, ни в поведении. Но те незначительные нюансы, которые можно не углядеть в обычной ситуации, заботясь о том, чтобы старик был сыт, чисто одет, а его жилье убрано и ухожено, потом выливаются в зондовое питание, искусственное жизнеобеспечение и кардинальное изменение вашей жизни на неопределенный период.