В начале января в прокат выходит «Хранитель времени» Мартина Скорсезе — экранизация популярной детской книги и признание в любви к магии кино. Рано осиротевший потомственный часовщик Хьюго Кабре (Аса Баттерфилд) живет между мировыми войнами в недрах парижского вокзала: тайком замещая дядю-алкоголика (Рэй Уинстон), мальчик следит за тем, чтобы вокзальные часы исправно сообщали точное время пассажирам, работникам и служащим.
Попутно приходится избегать встречи с озабоченным наличием беспризорников жандармом (Саша Бэрон Коэн): хромой ветеран войны расхаживает по станции с доберманом, вылавливает маленьких бродяжек и сдает их в приют. Все же свободное время и силы Хьюго тратит на попытки починить механического человека — тот остался последней памятью об отце (Джуд Лоу). Запчасти для начиненной шестеренками куклы приходится воровать в лавке заводных игрушек и прочих маленьких технических чудес, которую держит суровый Папа Жорж (Бен Кингсли). На попечении игрушечных дел мастера находится другая сиротка — Изабель (Хлоя Грейс Морец). Мальчик грезит воспоминаниями о фильмах, которые смотрел с отцом, девочка предпочитает книги, но вынесенная из лавки седобородого букиниста (Кристофер Ли) тяга к приключениям заставляет ее помогать странному другу.
Экранизируя «Изобретение Хьюго Кабре» писателя и иллюстратора Брайана Селзника (в оригинале фильм называется просто «Хьюго»), Мартин Скорсезе снял не столько свою первую картину для детей, сколько признание в любви к кино.
Здесь торжество иллюзорного, игра дыма и зеркал, воспета на примере пионера кино Жоржа Мельеса — человека, в чьем «Путешествии на Луну» почти 100 лет назад ракета врезалась в глаз небесного тела (этот кадр неоднократно возникает в «Хранителе времени»), а космические исследователи вступали в полное спецэффектов противостояние с обитателями лунных недр. Вслед за изобретателем многочисленных способов трансформировать на пленке видимый мир Скорсезе берет на вооружение возможности техники — так что впечатляющее 3D здесь не просто дань моде, но обеспечивающий преемственность художественный инструмент.
Велик соблазн сравнить фильм с автоматоном, которого пытается починить Хьюго в надежде восстановить связь с погибшим отцом. Восторженная североамериканская критика уже назвала «Хранителя времени» совершенным сочленением шестеренок и валиков и выдающимся зрелищем. Но, как и безучастный механизм, это зрелище может оказаться машиной недвижной: если позволить сентиментальную аналогию (а сентиментальности картине хватает с избытком), то место ключа в форме сердца, который должен дать жизнь роботу-загадке, занимает сердце зрителя. Не случится отклика — искреннее признание в любви может обернуться многословным (ближе к финалу на экран последовательно проецируются краткая история кино и биография Мельеса) монологом, услышанным по ошибке.
Если отбросить игры разума и обратиться к ощущениям, то трехмерный мир вокзала безжизненно декоративен (как у Жана-Пьера Жене, но уже без Марка Каро), а визуально объемное присутствие артистов в нем компенсируется словно нарочито плоской игрой.
Можно списать ее на стилизацию, но это не снимает отторжение, которое вызывает паточная благостность лиц исполнителей, говорящих о кинофильмах и книгах, разочарованиях и надеждах.
Даже Морец, в живости которой сомневаться нет поводов, играет здесь восторженность широко открытых глаз и придыхания. Всякое предельно личное обращение грозит в какой-то момент обернуться исповедью, конфидентом которой ты быть не собирался и не обязательно рад оказаться.
В жизни такая ситуация чревата разочарованиями — можно заскучать и ненароком обидеть говорящего. Но если от личного контакта увернуться не всегда возможно, то в кино, почувствовав себя лишним, можно тихо встать, выйти из темного зала и прикрыть за собой дверь — со всем почтением к вещающему и внимающим.