Разумеется, Медведев был связан заключенными с Путиным договоренностями. Но, каково бы ни было содержание этих договоренностей, поводов для их расторжения могло найтись сколько угодно, и даже весьма пристойных. Медведев мог бы, например, воспользоваться делом Чичваркина или делом Магнитского, чтобы, не советуясь с Путиным, снять с должностей ряд высоких чинов. Тогда крупная ссора с «патроном» была бы гарантирована, а все остальное — дело техники: в случае прямого столкновения между президентом и премьером подавляющая часть бюрократического класса моментально переметнулась бы на сторону того, кто полномочен подписать указ об отставке другого.
Этот демарш, естественно, имел бы негативные последствия для системы в целом, приведя к массовым чисткам в госаппарате и на долгие месяцы, если не годы, ухудшив качество его работы (хотя куда уж, казалось бы, хуже). Но стремящегося к монопольной власти такие мелочи, как правило, не останавливают. Оказалось, что Медведев не способен даже на это.
Конечно, его поведение можно оценить и по другим критериям — мол, проявил себя хорошим другом и человеком слова: «пацан сказал — пацан сделал». Но «друг» и «человек слова» — не профессия. Профессия Медведева в период с мая 2008 года по май 2012-го называлась по-другому — «президент Российской Федерации».
А вот в этом плане хорошему другу похвастаться особо нечем. Запомнится он разве что отменой зимнего времени, сокращением количества часовых поясов, переименованием милиции в полицию и увеличением срока президентских полномочий для своего предшественника-преемника. Да еще отставкой Лужкова и Кудрина.
В общем, одни ждали от него широких реформ, другие (я имею в виду прежде всего самого себя) — коварного вероломства, а он, как в сказке Салтыкова-Щедрина, взял и съел чижика. Причем в отличие от медведя на воеводстве не по оплошности, а тщательно просчитав последствия и озаботившись мерами предосторожности — дождавшись, в частности, когда чижик хорошенько прожарится.
Вместе с тем не станем, оценивая президентство Медведева, сводить все к ерничеству. Слишком часто в истории великие дела отождествляются с великими злодействами, а отсутствие последних — с отсутствием вклада в общественное развитие.
Возможно, в том, о чем будет сказано ниже, нет заслуги самого Медведева, однако все перечисленное так или иначе связано именно с ним.
Во-первых, несомненным благом для страны явилось то, что Путин не стал менять Конституцию и не пошел на третий срок, а подобрал удобного «преемника» на время рекреации. Казалось бы, формальность, но из таких формальностей и складывается хотя бы минимальное уважение к закону со стороны правителей. Изменение Конституции по путинскому хотению стало бы еще одним шагом к деградации российской государственности и превращению режима из бюрократически-корпоративистского в персоналистский. А это означало бы, что болотная жижа, в которой мы сегодня стоим по пояс, подступала бы до ноздрей, и шансы выбраться из трясины были бы еще более зыбкими.
Во-вторых, сложившийся в результате институт «тандема» — все же какой ни есть, а институт, и даже такой суррогат является меньшим злом, нежели отсутствие институтов как таковых и подмена их личным произволом властителей.
Если верны догадки относительно «правила двух ключей» (любые крупные отставки и назначения совершаются только с санкции обоих «дуумвиров»), а они, судя по всему, верны, то благотворен уже сам факт ограничения власти Путина. По крайней мере, он не мог предпринимать любые шаги, никак их не аргументируя, а должен был приводить в их обоснование некие внушающие уважение доводы. Кроме того, ограничивалось и самохватство лиц из ближайшего окружения премьер-министра, любивших, по меткому замечанию Юлии Латыниной, выступать «исполнителями последнего президентского поручения».
Упомянутое ограничение возможностей Путина, кстати, первыми почувствовали общественные деятели и представители прессы, которые на свой страх принялись прощупывать границы допустимого. Риск себя оправдал. В результате пространство политической конкуренции в стране несколько расширилось, без чего вряд ли были бы возможны относительные успехи оппозиции на выборах 2009—2011 годов.
Наконец, многие укоряли Дмитрия Медведева в том, что он все время говорил правильные слова, за которыми не следовало никаких действий. Однако бессмысленно упрекать в этом человека, который так и не стал реальным главой государства.
К тому же правильные слова всяко лучше неправильных. Ведь, чтобы действительно взять власть, Медведев должен был перенять у Путина отнюдь не лучшие, а худшие черты. Он должен был стать бóльшим демагогом, бóльшим лицемером, бóльшим популистом. Он должен был говорить не «свобода лучше несвободы», а «замочим в сортире» и пр. Сильно бы выиграла страна, получив вместо Путина его ухудшенное издание? Вопрос риторический.
Вербализируя правильные вещи, Медведев как минимум легитимизировал их в сознании широких слоев населения. Пуристы, возможно, назовут это лицемерием, но лицемерие лучше откровенного бесстыдства.
Так или иначе, президентство Медведева дало стране передышку, в ходе которой трансформация режима в заурядную персоналистскую диктатуру притормозилась, а в обществе начала формироваться среда гражданского сопротивления.
Путин вернулся в немного другую Россию, которая, будем надеяться, уже не позволит так же легко, как прежде, помыкать собою. Победы оппозиционных кандидатов на выборах мэров Таганрога, Тольятти, Ярославля, упорное сопротивление сторонников Олега Шеина в Астрахани подкрепляют эту надежду.
Спасибо за это в числе прочих и медведю-воеводе, предпочитавшему хорошо прожаренных чижиков.
Юрий Коргунюк, руководитель политологического отдела центра ИНДЕМ