Вернуться в городок (видео)
Вчерашние реформаторы от «Камеди Клаб», поставившие сатиру и юмор на поток, уже не отличимы по градусу пошлости от Петросяна с Дубовицкой. И только одна программа «Городок», состоящая из Ильи Олейникова и Юрия Стоянова, в течение девятнадцати лет каким-то непостижимым образом умудрялась не снижать планку.
С Олейниковым случилось то, что всегда случается в России. Только после смерти все разом заговорили о его таланте, человеческом и профессиональном, а именно ему, как мне кажется, так остро не хватало подобных признаний при жизни.
В варианте Ильи за образом весельчака, балагура, шутника ощущался глубокий второй план. Многолетний дуэт — почти невозможная вещь. Особенно когда твой партнер — Юрий Стоянов, блистательный артист с неограниченными возможностями. Тем не менее их альянс был идеальным. Никто не тянул на себя одело. То был союз равных, чувствующих хорошую репризу, что называется, пупом. Сквозь бесконечные маски проступал характер — более спокойный у Стоянова, более тревожный у Олейникова. Его драма — как я теперь понимаю, пытаясь осмыслить произошедшее, — крылась в пропасти между видимым и сущим. Полагаю, что личность Ильи, который во что бы то ни стало должен вызывать смех, гораздо глубже его публичного амплуа.
Ему всё давалось нелегко. Широкую известность Олейников обрел в возрасте 46 лет, когда в 1993-м стартовал «Городок». Он, как Путин, трудился рабом на галерах. 300 выпусков еженедельной передачи, которая по определению обязана быть очень смешной, — непосильная ноша. Но Олейников, как бы предугадывая ранний уход, спешил жить. Он писал прелестную прозу. Он сочинял песни, на редкость содержательные для шансона. Он снимался в кино, умудряясь оставаться харизматичным и обаятельным даже в идиотском «Мексиканском вояже Степаныча». Он играл в театре и поставил собственный мюзикл «Пророк» на свои деньги. Но главное не в этом.
В Олейникове всегда за внешней ироничностью угадывалась серьезность и основательность крупного и оттого вечно сомневающегося в себе человека.
Когда уходит личность, лучше других выразившая свое время, вместе с ней уходит и само время. Так было с Аркадием Райкиным. В начале 80-х его «достали» плохие отношения с партийными бонзами Ленинграда. Аркадий Исаакович решил обратиться с письмом к «дорогому Леониду Ильичу», где он просил помочь ему вместе с театром переехать в Москву. Генсек удовлетворил просьбу великого артиста, но шел 1982-й. Умер Брежнев. Райкин прожил еще пять лет, но на сцену уже почти не выходил. По Райкину и сегодня можно изучать эпоху застоя. Эпоха фиксируется в лицах. А лиц — хоть у Райкина, хоть у Олейникова — чрезвычайное множество. Из них можно составить не один городок. Каждый из нас может узнать себя в его обитателях.
Олейников не был ниспровергателем основ. Его смех не стал оппозиционным актом, как некогда у Жванецкого. Он хотел жить в теплом милом городке, о котором в заставке к программе так сладко поет Анжелика Варум, но не получалось.
По его героям будущие исследователи смогут изучать путинскую эпоху, жесткую и абсурдную. Только эпоха, кажется, уходит. Она погрязла в скандалах, распадается, трещит по швам…
Юрий Стоянов, не в состоянии сдержать слезы, рассказывает: летел из Одессы, и не было ни одного, буквально ни одного встречного человека, от таксиста до таможенника, который бы не выразил свое соболезнование уходу Ильи. Не всякий народный артист может похвастаться подобной народной любовью. Что-то такое важное сумел он сказать про всех нас, что еще не скоро забудется.
Слава Тарощина