Как известно, безотходные производства существуют только в воображении фантастов (ненаучных) и наиболее радикальных представителей зеленых движений. Не составляет исключения из этого правила и энергетика (в том числе и ядерная). Хотя последняя по праву считается одной из самых экологически чистых (при условии безаварийной работы, конечно). Во всяком случае — АЭС создают значительно меньшее загрязнение окружающей среды, чем тепловые электростанции, работающие на банальном каменном угле. Тем не менее и у ядерных энергетических реакторов есть свои шлаки: собственно радиоактивные отходы (РАО), а также отработанное (по терминологии IAEA/МАГАТЭ — «облученное») ядерное топливо (ОЯТ). Причем вопрос грамотного обращения (выражаясь языком официальных документов — «оптимальной стратегии поведения») с перечисленным «добром» принципиально важен. Ведь без этой самой «оптимальной стратегии» у ядерно-энергетической отрасли любой страны просто не может быть какой-либо устойчивой перспективы развития…
Если не вдаваться в излишние подробности, то классический ядерно-топливный цикл (ЯТЦ), обеспечивающий функционирование ядерной энергетики любой страны, включает в себя следующие основные элементы: 1) добыча ядерного энергетического сырья (в этот этап обычно включается также фаза его обогащения, если она необходима); 2) производство собственно «свежего» ядерного топлива (СЯТ) и на его основе — топливосодержащих конструкций (тепловыделяющих элементов/ТВЭЛ, сгруппированных в тепловыделяющие сборки/ТВС); 3) использование СЯТ в реакторных установках; 4) хранение и последующая утилизация ОЯТ и РАО. При этом утилизация может происходить как путем захоронения (с предварительной специальной обработкой или без таковой), так и путем «глубокой переработки» (с целью извлечения полезных ядерных материалов). В последнем случае полученное в результате переработки ОЯТ ядерное топливо «второй свежести» вновь задействуется в ЯТЦ. Наконец, в рамках этапа 4 возможно и отложенное решение: ОЯТ не перерабатывается, но и не захоранивается окончательно, а отправляется на долговременное (50 лет и более) хранение с надеждой на то, что окончательное решение о его судьбе примут более технологически продвинутые (и более мудрые) будущие поколения.
С экономико-технологической точки зрения набор возможных моделей ЯТЦ условно можно разделить на три категории: 1) открытые (реализуемые по «прямоточному» или «накопительному» сценарию) и характеризующиеся отсутствием национальной ядерно-топливной промышленности; 2) кооперативные — когда в национальных границах создаются лишь отдельные технологические звенья ЯТЦ, встроенные в систему более широкого международного сотрудничества; и 3) различные замкнутые схемы.
Исходя из соображений чистой экологии и сокращения моральной нагрузки ядерной энергетики на население (кому охота терпеть под боком неуклонно разрастающуюся ядерную свалку!), наиболее предпочтительным является, конечно, «прямоточный» цикл (АЭС функционируют на основе импортного ядерного топлива, а ОЯТ возвращается поставщику — разумеется, за приличное вознаграждение). Впрочем, у «прямоточной» схемы есть и существенные дефекты. Во-первых, экспорт ядерного мусора является практикой, мягко говоря, не приветствуемой мировым сообществом (причем неприветствие закреплено и рядом актов международного права). Во-вторых, этот вариант чрезвычайно дорог финансово. Например, переработка «облученки» на территории страны-поставщика без последующего возвращения РАО для «захоронения по месту пользования СЯТ» означает увеличение платы за соответствующие промышленные услуги минимум вдвое. И это притом, что просто вывоз ОЯТ тоже является делом отнюдь не дешевым (несколько сот у. е. за 1 кг; вывозить же надо многие сотни тонн!). Наконец, «прямоточная» модель обрекает ядерную энергетику на полнейшую зависимость не только от поставщиков «свежего» ядерного топлива, но и от позиции «стран-мусоросборников». Которые могут и цену взвинтить, и просто закапризничать…
На практике все это приводит к тому, что гражданские ядерные державы, не имеющие собственной полноценной ядерно-топливной промышленности (т. е. вроде Украины), часто вынуждены реализовывать различные «накопительные» схемы «открытого ЯТЦ». При таком подходе национальная ядерная энергетика тоже ориентируется на импортное СЯТ. Но вот образовавшиеся в результате ее деятельности РАО (и ОЯТ) остаются на территории страны-потребителя.
Украина столкнулась с необходимостью создавать собственную инфраструктуру для длительного хранения, а впоследствии — окончательного захоронения или переработки ОЯТ буквально с первых же дней своей независимости (хотя понимание того, что проблема существует, начало потихоньку появляться только в 1992-м; да и то очень медленно и непоследовательно). Дело в том, что к августу 1991-го на территории страны уже существовало одно хранилище (т. н. «мокрого» типа) ОЯТ — при Чернобыльской АЭС. Называлось это сооружение ХОЯТ-1, было введено в эксплуатацию буквально за пару месяцев до Чернобыльской катастрофы, и срок его службы, рассчитанной на 30 лет, истекает в 2016 году. При этом к осени 1991-го «мокрое» ХОЯТ было уже большей частью заполнено. А что делать с находящимися в нем отработанными ТВС потом — целиком стало головной болью молодого украинского государства.
Кроме того, большое количество тепловыделяющих сборок находилось в активных зонах реакторов и приреакторных бассейнах выдержки энергоблоков №№1, 2 и 3 ЧАЭС. Вывозить их в Россию (а тем более — в любую другую страну) по ряду причин тоже никто не собирался. И не только задаром, но даже и за деньги. Наконец, оставшаяся свободная емкость ХОЯТ-1 просто не позволяла вместить (по крайней мере — без опасной перегрузки хранилища) все отработанные «тэвээски» чернобыльских блоков. Даже после того как «мокрое» ХОЯТ было заполнено на 100% (сейчас в нем находится 15 035 топливных сборок), на «внехранилищном хранении» осталось еще 6809 (!) штук ТВС. Долго держать которые даже в приреакторных бассейнах было (и остается) попросту небезопасно, т. к. сборки создавались отнюдь не из расчета на столь нестандартно грубое обращение. Поэтому неудивительно, что строительство ХОЯТ-2, способного вместить в себя все без малого 22 тыс. чернобыльских ТВС и функционировать более продолжительный срок (хотя бы лет 50, а это было возможно только при использовании новой — «сухой» — технологии хранения), стало проблемой, по важности мало уступающей даже возведению нового саркофага над остатками 4-го энергоблока ЧАЭС.
Соглашение о выделении Европейским банком реконструкции и развития безвозмездной ссуды, предусматривавшей, среди прочего, и финансирование работ по созданию «объекта промежуточного хранения отработанных топливных сборок», было подписано 12 ноября 1996 года. Но увы, «хранилищный блин» явно получился комом. И дело даже не в том, что контрактное соглашение (№ChNPP C-2/2/033) между созданной к тому времени отечественной ядерной монополией — Национальной атомной энергогенерирующей компанией (НАЭК) «Энергоатом» и французским консорциумом в составе компаний Framatome, Campenon Bernard-SGE (CB-SGE) и Bouygues Travaux Publics (BTP) было подписано лишь в начале июля 1999 года, а проект ХОЯТ-2 утвержден Кабинетом министров Украины и того позже — только 11 июля 2001-го (для справки: к тому времени ТВС из, например, 2-го энергоблока ЧАЭС «вылеживались» без нормальных условий длительного хранения уже почти десятилетие — хотя, вообще говоря, этот срок не должен был превышать 3—5 лет).
Куда хуже, что и сам проект, и качество выполнения работ по нему оказались, мягко говоря, «изрядно подпорченными». Начнем с того, что техническое задание предусматривало строительство «сухого» ХОЯТ, рассчитанного на сбережение 25 тыс. шт. отработанных ТВС и 3 тыс. единиц т. н. «дополнительных поглотителей», а в итоге — веселая компания Framatome/CB-SGE/BTP всучила нашему «Энергоатому» и украинскому Кабмину объект гораздо меньшей емкости (на 21356 ТВС и 2000 поглотителей). Причем решительно не было заметно, чтобы НАЭК и КМУ особо сопротивлялись.
Зато европейские друзья не забыли взвинтить стоимость работ. Если в контрактном соглашении образца 1999 года говорилось о 52,467 млн. евро и 18,511 млн. долларов, то при окончательном утверждении проекта консорциуму накинули на бедность еще без малого 2 млн. евро. Напомню, что проектная емкость ХОЯТ-2 при этом сократилась, по сравнению с заданием, почти на 15%. Став не просто заметно меньше, а меньше, чем минимально необходимо: даже в случае полного заполнения нового хранилища уже не оставалось места для 488 штук ТВС (а это, между прочим, 56 тонн облученного топливного урана!)…
Кроме того, украинские экспертные структуры выдвинули ряд довольно серьезных замечаний в отношении эксплуатационной безопасности детища украинско-французского атомносберегательного сотрудничества. Буквально за несколько месяцев до правительственного одобрямса новостройки Государственный научно-технический центр по ядерной и радиационной безопасности (ГНТЦ ЯРБ) указал правительству и НАЭК «Энергоатом» на ряд серьезных недоработок в проекте. В частности, было отмечено, что не была представлена информация по потенциальной опасности со стороны техногенных источников риска, а определение степени сейсмичности площадки строительства вообще недостаточно обоснованно. Разработчики умудрились также не только счастливо избегнуть подробностей в описании видов подлежащего хранению топлива (!), но и вообще не отразить того факта, что после столь длительного хранения в другой среде (а частично — и во «внештатных» условиях) отработанные «тэвээски» и поглотители могут ведь и дефекты содержать!
Попутно ГНТЦ ЯРБ фактически констатировал полнейшую инженерную безграмотность создателей ХОЯТ-2 (обнаружив смешивание ими понятий «проектные характеристики», «проектный базис» и «проектные критерии»; если перейти с канцелярско-технического языка на нормальный, это аналогично тому, как если бы медсестра в манипуляционном кабинете поликлиники не могла четко уяснить себе разницу между иглой, шприцем и капельницей — конечно, и то, и то колется, однако инструменты все же разные).
Но самое уникальное: в описании проекта «не были представлены вопросы обратной выгрузки пеналов (с ТВС и поглотителями. — Авт.) не только в аварийных ситуациях, но и при снятии с эксплуатации хранилища». Т. е. в консорциуме Framatome/CB-SGE/BTP о том, что будет с ТВС после того, как объект отслужит свой срок, всерьез попросту не задумывались. Хотя прекрасно знали — ХОЯТ потому и называется ХОЯТом, а не «могильником», что отнюдь не вечен.
Практически единственным не содержащим никаких замечаний заключением на проект ХОЯТ-2 оказалось просвещенное мнение пожарных. Те очень оперативно установили, что «нарушения требований пожарной безопасности не выявлены». И это было чистой правдой (бетон вообще горит чрезвычайно плохо). Проблемы у нового хранилища были с другими, не менее (а то и более) серьезными, аспектами эксплуатационной безопасности…
Все это как-то не вязалось с понятиями о настоящем европейском качестве (хотя Framatome и предъявил соответствующий сертификат стандарта ISO 9001:2000; впрочем, «Титаник» тоже соответствовал всем стандартам безопасности своего времени). Тем не менее на государственном верху все одобрили, деньги были выделены, и стройка века началась. Контрактом предусматривалось, что подрядчики уложатся в 195 недель со дня подписания соглашения. Таким образом, в марте 2003 года ХОЯТ-2 уже должно было бы достигнуть уровня оперативной готовности, приняв первую партию чернобыльских ТВС. А к началу года нынешнего, согласно расчетам, приведенным в национальной «Программе обращения с отработанным ядерным топливом АЭС», в ХОЯТ-2 должно было находиться уже более 700 тонн ОЯТ (около 6,2 тыс. отработанных сборок).
И снова «не так сталося, як гадалося». Уже на стадии постройки еще порожние бетонные модули, якобы рассчитанные (как хвастливо заявлялось Framatome/CB-SGE/BTP) на 100-летний срок хранения отработанных ТВС, активно… пошли трещинами. Но ни рядовые граждане Украины, ни народные депутаты, ни даже многие представители органов исполнительной власти не были своевременно осведомлены о возникших серьезнейших проблемах. «Бракострой» продолжался, и только в апреле 2003 года (!!) от консорциума и его украинских субподрядчиков (компаний «Укренергобуд», «Атомспецбуд» и «Славутич-Атомспецбуд») потребовали приостановки работ. Сначала заявили, что завершение строительства хранилища откладывается на 20 месяцев, а дополнительные расходы составят $70 млн. Но уже в феврале 2004 года тогдашний топливно-энергетический вице-премьер г-н Клюев признал (в ответе КМУ на запрос, сделанный народным депутатом Андреем Деркачем): на устранение ошибок уйдет около пяти лет (ориентировочным сроком завершения строительства ХОЯТ-2 был назван 2008 год). Ориентир оказался неверным — летом 2005-го МЧС сообщило, что строительство завершат в 2010 году (причем «Framatome и компания» дополнительно просят на это уже 90 млн. евро). Не удивительно, что к 2006 году количество единиц хранения на объекте, ранее разрекламированном как крупнейший в Европе, оказалось немного отличным от плана — 0 (ноль) штук.
Кроме того, непонятно, как теперь быть со многими документами, без которых продолжение работ попросту незаконно (а то и преступно). Ведь часть лицензий, разрешений и экспертных заключений по проекту имели ограниченный срок действия. А часть — были недействительны изначально (поскольку выдавались задним числом). Например, первоначальное положительное заключение, данное Государственной инспекцией по энергосбережению, автоматически утратило свою силу еще с 1 июня 2002 года. Разрешение же на выполнение соответствующих строительных работ от управления градостроительства и архитектуры Киевской облгосадминистрации было получено только через две недели после окончательного утверждения проекта (хотя закон и здравый смысл требуют прямо противоположной последовательности действий). И это даже не верхушка, а лишь «маленький боковой пик верхушки айсберга»: сколько еще «в деле о ХОЯТ-2» документов, с самого начала являвшихся юридически ничтожными (равно как и документов с истекшим сроком годности) — не знает никто. Или почти никто…
Дальше — больше. Пока в последнем из опубликованных ежегодных докладов Госатомрегулирования Украины (датирован 16 августа 2005 года) говорится уже о срыве работ «на неопределенный срок». Так что и 2010 год, видимо, не предел для чернобыльского ядерного долгостроя. При этом возникают и дополнительные убытки. Только в 2004 году и только на энергоблоке №3 ЧАЭС задержка с его освобождением от ТВС привела к дополнительным расходам в размере 1,6 млн. грн. Во сколько же обойдется ситуация, если оболочки оказавшихся поистине ангельски терпеливыми ТВЭЛ еще советского производства устанут ждать и тоже пойдут трещинами, никто не решается даже думать. А о том, что первоначально новое ХОЯТ должно было начать функционировать не позднее 31 декабря 2001 года, теперь помнят, наверное, только совсем уж дотошные люди…
Разумеется, все это безобразие стало возможным только на фоне вопиющего правового нигилизма Кабинета министров и пассивности правоохранительных органов. Обеспечить безопасность общества от ядерной и радиационной угрозы вообще невозможно без четкого выполнения требований законодательства. А в «деле о ХОЯТ-2» оно нарушалось с самого начала. Еще когда Верховная Рада Украины 18 марта 1997 года ратифицировала «Соглашение про грант (Проект ядерной безопасности Чернобыльской АЭС) между Европейским банком реконструкции и развития, как распорядителем средств, предоставленных согласно с Грантом со Счета ядерной безопасности, правительством Украины и Чернобыльской атомной электростанцией», специальным постановлением парламента (№146/97) Кабинету министров было в категорическом порядке предложено «вопросы последующего привлечения средств согласно Меморандуму… о закрытии Чернобыльской АЭС рассматривать только при условии утверждения Верховной Радой программы снятия с эксплуатации Чернобыльской АЭС (выделено авт.)».
Но этого сделано не было. НАЭК «Энергоатом» годами вела переговоры с претендующими на победу в чернобыльских тендерах компаниями, подписывала контракты — и все это не только «мимо» закона, но и в прямое нарушение совершенно конкретного указания высшего законодательного органа страны. В апреле 2003 года сложившееся нетерпимое положение вещей (фактически приведшее к ползучему, явочным порядком строительству в Украине объектов по обращению с ОЯТ и другим нарушениям национального ядерного законодательства) стало предметом обращения народного депутата Андрея Деркача к Генеральному прокурору Украины. Однако вместо ответа по сути, а главное — принятия конкретных мер, «генералка» не придумала ничего умнее, как переслать это обращение… министру экологии и природных ресурсов Украины. Поручив этому ведомству «организовать проверку приведенных обстоятельств». Между тем если бы ГПУ твердо знала свои обязанности, то работникам прокуратуры следовало бы догадаться: проверку по такому запросу обязаны организовывать они сами (тем более что ее было весьма желательно провести и в отношении Минэкологии тоже).
С тех пор прошло три года, в Украине сменилось несколько генпрокуроров, но одна вещь осталась постоянной: ГПУ по-прежнему знать не желает ни о каких нарушениях, совершенных при строительстве одного из крупнейших ядерных объектов в стране. Иногда складывается впечатление, что до начала парламентской кампании-2006 проблема ядерной безопасности страны не интересовала вообще никого, кроме народных депутатов Владимира Бронникова и Андрея Деркача, нескольких особо стойких общественных организаций и небольшой группы специализировавшихся на ядерной тематике журналистов.
Хотя интересоваться было чем. Достигнутые консорциумом Framatome/CB-SGE/BTP и его украинскими партнерами успехи в деле обеспечения безопасного хранения залежей чернобыльского ядерного топлива (даже если предположить, что в партитуре этих успехов полностью отсутствует коррупционный мотив) уже давно, прочно и целиком подпадают под определение, даваемое ст. 367 («Служебная халатность») Уголовного кодекса Украины. Налицо и «ненадлежащее исполнение служебными лицами своих обязанностей», и «существенный ущерб государственным и общественным интересам». Проще говоря — даже в самом мягком случае (предполагающем полное отсутствие в эпопее с ХОЯТ-2 каких-либо злых умыслов корыстного свойства) имеют место все признаки преступления. Нет только никакой реакции правоохранительных органов на эти самые признаки…
Почему — «тайна велика есть». Зато не подлежит сомнению, что именно столь своеобразное отношение к своим прямым обязанностям со стороны правоохранителей стало одним из могущественных факторов, приведших к тому, что урок с Чернобыльским ХОЯТ-2 не пошел впрок ни профильным министерствам и ведомствам, ни высшему органу исполнительной власти в стране. К тому же весомую лепту (и опять не с того конца) в укрепление национальной ядерной безопасности решил внести и МИД Украины. Ведомство г-на Тарасюка почему-то считает, что муссирование (?) темы ХОЯТ-2 приведет к «ущерблению» процессов евроатлантической интеграции. По этой же причине дипломатическое ведомство пытается противодействовать и вынесению вопроса о судьбе чернобыльского ОЯТ на рабочую группу по ядерной безопасности «большой восьмерки» (она же «группа G8»). Очевидно, наш МИД (руководство которого определенно решило вступить в НАТО и ЕС, невзирая на то, попадет ли в эти «клубы» вся остальная Украина) считает проблему решения судьбы маячных знаков на крымских берегах более важной…
Хотя отдельные позитивные подвижки все же есть. Так, если стяжавший себе громкую славу «героя ядерно-трудовых битв» бывший президент НАЭК «Энергоатом» Сергей Тулуб пытался провести тендер на строительство очередного ХОЯТ (для размещения «облученки» с Ровенской, Хмельницкой и Южно-Украинской АЭС) примерно с тем же уровнем «объективности» и «прозрачности», который имел место в конкурсе на проектирование и постройку ХОЯТ-2, то теперь, по крайней мере, стали более-менее понятными обоснование и процедура действий НАЭК в этой сфере. Но в целом — минусов и неудобных вопросов в досье украинского «дела об ОЯТ» пока еще гораздо больше, чем плюсов и радующих ответов…
Продолжение
следует