Миф и так называемая объективная история – понятия почти неразделимые. Как ни парадоксально звучит данное утверждение. Но примеров такого «симбиоза» масса. От новомодных идей поискать в глубине тысячелетий новую дату основания Киева, хотя и старая, именно в угоду политической конъюнктуре и вопреки археологическим свидетельствам, была явно передвинута слишком далеко назад, до конституционного мифотворчества. Это и бредовое, но почему-то прочно засевшее в «объективных» учебниках истории утверждение о «первой в Европе писаной Конституции», и целое сонмище мифов, навязанных уже в последнее десятилетие по поводу конституционной практики. Самый яркий из них – политреформа, как форма перехода к парламентской республике.
«То, что называется человеческой совестью, – отменяется», – именно так, в саркастической форме, переложил Виктор Гюго последнюю статью французской конституции 1852 года. Она оформила всевластие принца-президента Луи-Наполеона Бонапарта, ставшего через несколько месяцев императором Наполеоном ІІІ. Великий писатель и ярый противник переворота 1-2 декабря 1851 года сугубо в угоду своим чувствам породил миф. А в результате весьма добротный конституционный документ, ставший основой для целого направления политической и юридческой мысли во Франции (ее порождение и нынешняя Конституция Пятой Республики), получил клеймо, как и весь режим Второй империи. Не меньше подобных мифов и в украинской истории, в том числе в истории ее современной Конституции.
Миф первый: Конституция 1996 года в силу особенностей ее ночного принятия содержит массу противоречий и поэтому плохо, если вообще работает. Утверждение странное, ибо изначально подменяет понятия. Не работает – потому что плохая. А может наоборот – не работает, потому что никто ее никогда не читал и выполнять не собирался. На самом деле Конституция 1996 года вполне современный и понятный, для тех, кто не поленится ее правильно (!) прочитать, документ. Но складывается впечатление, что даже те, кто ее принимал и готовил, с трудом себе представляют, а что же такое они приняли.
Например, положение о том, что акты президента по целому ряду важных вопросов (в том числе и по поводу назначения членов Кабмина) должны скрепляться подписью премьер-министра (статья 112). Казалось бы, мелочь. Но любой специалист по конституционному праву вам скажет, что это общепринятая форма принятия ответственности за документ. Его готовит премьер или правительство, а глава государства только подписывает. А правительство ответственно перед парламентом, в том числе и за акты, которые оно предлагает президенту. Вспомните, когда-нибудь эта норма применялась в ее классической форме или обсуждалась? Напомню. Есть один пример. В феврале 2001-го была уволена вице-премьер Юлия Тимошенко. Но указ об увольнении не был законен с первой минуты, так как там не было подписи премьера Ющенко. Он подписал, но потом. Хотя мировая практика требует совершенно другого порядка при наличии подобной конституционной нормы. Проект указа направляется главе государства уже с подписью главы правительства, а тот просто «подмахивает» его и не несет за него никакой ответственности.
Вот и вопрос: почему правоведам ХIХ века хватало в тогдашних конституционных документах всего нескольких слов, типа «министры ответственны» и «акты короля (президента) должны быть контрассигнованы министром», чтобы отбросить всякие сомнения в парламентской природе правления в том или ином государстве, а наши юристы, не говоря уже о словоохотливых политиках, в упор не видят того, что сами вписали в Конституцию?
Миф второй: мы не можем сделать того-то и того-то, потому что Конституция не разрешает, либо вариант – это не регламентировано в Конституции. Как правило, политики в последние годы именно так объясняли невозможность формирования в Верховной Раде работающего парламентского большинства (коалиции партий), которое могло бы сформировать правительство. И снова подмена понятий. Ни в одной Конституции «старой Европы» вы не найдете понятия «парламентское большинство». Более того, оно никогда не регламентируется даже обычными законами.
Подобный способ формирования исполнительной власти почти повсеместно существует на уровне обычая. Но президенту Франции, наделенному большими полномочиями (сопоставимыми с полномочиями нашего), и в голову не придет назначить кабинет, который бы не опирался на поддержку большинства в Национальном собрании, даже если это большинство враждебно президенту. Скажите на милость, почему в Норвегии – одной из самых демократических стран современной Европы – не господствует полуабсолютистский режим? Ведь в Конституции 1814 года и близко нет норм не только о парламентском большинстве, но даже об ответственности министров. Но король прекрасно сотрудничает с партиями в Стортинге и давно не принимает никаких политических решений. Да в новых конституциях стран Центральной Европы есть только смутные упоминания о большинстве (например, Румыния, Болгария), но и там это скорее «пояснительный термин» к само собой разумеющейся практике.
Дискуссии по этому и подобным поводам порождают лишь сомнения в профессиональной пригодности наших правоведов. Либо они действуют в угоду политической конъюнктуре. Конституция 1996 года содержит весь необходимый набор базовых норм, которые позволяют говорить об Украине как о парламентско-президентской республике: порядок назначения премьера с согласия Верховной Рады (в той же Польше президент может сделать это вообще самостоятельно, но он не может не учитывать соотношение сил в Сейме), форма подготовки документов на подпись президента, о чем уже было сказано выше, и, наконец, парламентская ответственность Кабмина (пункты 11-13 статьи 85, статьи 87, 113, 115), выписанная «в духе» соответствующих статей французской конституции 1958 года, позволяет утверждать: ни одной запятой, при правильном прочтении и применении Конституции-1996, менять не надо было.
Миф третий: Конституция должна быть стабильной и менять ее не нужно. У этого мифа есть антипод: надо менять, потому что она мешает «демократическому» развитию страны. Но в обоих утверждениях, по крайней мере, на данный момент, содержится базовое противоречие. С одной стороны, каков был смысл в яростной дискуссии о политреформе на протяжении двух лет, если и действующая Конституция содержит весь набор норм, позволяющих осуществить куда более глубокую реформу, чем она содержится в законе, принятом от 8 декабря 2004 года. С другой же стороны, внесенные в Конституцию изменения совсем не гарантируют достижение заявленной цели, скорее даже наоборот (что усилено еще и законом о выборах) – юридически оформляют абсолютное господство узкой партийной олигархии, лидеров, а вернее, «хозяев» партий и блоков.
Конституция России 1993 года по всем международным стандартам вполне демократический документ. Да, она писалась под Бориса Ельцина и оформила сильную президентскую власть в духе французской конституции 1958 года. Но едва ли те, кто ее писал, могли просчитать, как она будет интерпретироваться через 10 лет после принятия. В Конституцию России не внесено до сих пор ни одного изменения, тем более что соответствующая процедура там даже сложнее чем в Украине. Однако характер власти серьезно изменен целым рядом законов. Но он мог быть изменен тем же путем и в другую сторону. Именно по этому пути могла пойти Украина, если бы политики и юристы читали наш Основной закон и понимали нормы, в нем содержащиеся.
Любая конституция – простая бумажка с текстом, если нет осознанного желания претворить ее в жизнь. А интерпретировать можно как угодно. Например, польская конституция 1921 года содержала положение «Президент Республики созывает, открывает и отсрочивает Сейм и Сенат». Вполне обычная норма для тогдашнего конституционного права. Но диктатор Юзеф Пилсудский, пользуясь советом одного из своих помощников, с помощью этой статьи издевался над ненавистными ему депутатами: издавался указ о созыве Сейма, но не об открытии, а указ об открытии сессии появлялся недели через две. До этого никто и представить себе не мог, что созыв и открытие можно развести во времени. Но и это еще не все. Наконец сессию открывали и тут же зачитывали указ об отсрочке заседаний на месяц. Или еще пример: конституции небольших государств Центральной Америки уже в 20-х и 30-х годах содержали гигантские и детализированные разделы о правах человека, особенно социальных (Западная Европа или США до такого «не доросли» и по сегодняшний день). При этом же там господствовали жестокие диктатуры, а правители с любовью раз в несколько лет переписывали статьи о сроках своих полномочий, естественно в сторону продления.
Стоит задуматься: чего же мы хотим – обеспечить демократическое развитие страны или заниматься конституционным мифотворчеством, переписывая и перелицовывая Основной закон, который все равно не соблюдается? Франции во времена Третьей Республики потребовалось всего три конституционных закона с десятком очень общих статей в каждом (и не единого упоминания о правах человека в них), чтобы создать политический режим, который до сих пор считается образцом демократической парламентской республики со всеми ее преимуществами и ярко выраженными недостатками.