Вот уже 40 дней как окончен земной путь Александра Исаевича Солженицына. Но, как теперь стало ясно, Солженицын вечен, его имя навсегда вписано в историю человечества. Хорошо известно, что у подлинных писателей легких путей не бывает.
Однако писательская судьба одного из крупнейших мастеров русской прозы ХХ века, лауреата Нобелевской премии по литературе Солженицына даже на фоне этого, так сказать, общего правила выглядит трагичной. Именно она теснейшим образом связана с обстоятельствами биографического характера и обусловлена ими…
Хотелось бы обратить внимание на один — ключевой для понимания той роли, которую сыграли Солженицын и его творчество в духовной жизни 60-х — начала 70-х годов, — момент в судьбе Солженицына. На его по-настоящему бескомпромиссное противостояние Системе, завершившееся поспешно-скандальным изгнанием опального лауреата Нобелевской премии из СССР, после чего, благодаря целенаправленной деятельности СМИ, его борьба с коммунизмом стала одним из самых заметных явлений культурно-политической (а в то время не только в Советском Союзе культурная жизнь была "замешана" на политике!) жизни в планетарном масштабе.
О противостоянии Солженицына Системе во всех ее проявлениях написано немало, в том числе и самим писателем, но представляется интересным взглянуть на это противостояние, если можно так выразиться, "глазами Системы". Такую возможность дает книга Вячеслава Кеворкова "Тайный канал", автор которой был в то время достаточно влиятельным сотрудником КГБ СССР.
Кроме того, Кеворков успешно осуществлял тайную и весьма эффективную с точки зрения реализации политических планов и амбиций первых лиц обеих стран связь между высшими руководителями СССР и ФРГ. А ведь именно в эту страну был выслан Солженицын, именно федеральный канцлер ФРГ Вилли Брандт неоднократно ходатайствовал перед Леонидом Брежневым об изменении отношения власти к писателю. Наконец, именно немецкий писатель Генрих Белль был первым человеком, дом которого официально посетил писатель-изгнанник!
Какие же "подводные течения" внутри "страны победившего социализма", какие противоречия в отношениях между высшими партийными руководителями определяли в 60-е — 70-е годы прошлого века судьбу и писателя Солженицына, и русской литературы?
Человек с другой стороны? Начать нужно с того, что Солженицын, похоже, уже в самом начале своей писательской деятельности в СССР четко определил два принципиальных для себя момента: что рано или поздно его творчество получит всемирное признание, и что он и его творчество в СССР немыслимы. Поэтому, можно предположить, даже престижнейшая в СССР Ленинская премия, которую при благоприятном для него стечении обстоятельств мог бы получить "советский писатель" Солженицын за повесть "Один день Ивана Денисовича", ничего не изменила бы в его решимости "жить не по лжи", что было принципиально невозможно в СССР.
Сошлемся на рассказ Анны Ахматовой о ее знакомстве с Солженицыным, который приводит в книге воспоминаний об Ахматовой Анатолий Найман: "Я ему сказала: "Вы через короткое время станете всемирно известным. Это тяжело. Я не один раз просыпалась утром знаменитой и знаю это". Он ответил: "Меня не заденет. Я-то переживу".
Оценкам Ахматовой, прожившей долгую, страшную и прекрасную жизнь, можно верить. Ибо эта жизнь научила ее безошибочно отличать истинное от ложного, смертельную опасность от имитации, пусть даже и в высшей степени правдоподобной, такой опасности. Как одно из доказательств этого можно привести фрагмент из той же книги Наймана: "Разумеется, "дело Бродского" по сравнению с "тридцать седьмым" было "бой бабочек", как любила говорить Ахматова. Оно обернулось для него страданиями, стихами и славой, и Ахматова, хлопоча за него, одновременно приговаривала одобрительно про биографию, "которую делают нашему рыжему": "его пугают, но все знают, что это не страшно"…
В случае же с Солженицыным все оказалось намного сложнее. Потому что, в отличие от молодого и ведущего полубогемный образ жизни "тунеядца" Бродского, "всемирная известность" пришла к взрослому, зрелому человеку, крупному писателю и мыслителю, осознанно выбравшему свой жизненный и творческий путь и готовому ко всему, что его на этом пути ожидало.
Полагаем, что глубину принципиального отличия нравственной позиции Солженицына от взглядов на действительность, от "борьбы" с ней тех писателей-современников, которые, и этого нельзя не признать, достаточно много сделали для бессистемной, но существенной (если сравнить с тем же 37-м годом!) "либерализации" жизни бывшего СССР в период "оттепели", можно увидеть, если попытаться понять причины "тяжелой обиды" (слова Алексея Кондратовича) на Солженицына Александра Твардовского. В воспоминаниях Кондратовича приводятся слова главного редактора "Нового мира", журнала, напечатавшего "Один день Ивана Денисовича" и фактически открывшего Солженицыну дорогу в литературу.
"Что "Н. м." сделал для него, что я сделал, сколько мы от него и из-за него терпели, — все прахом, все это он не ценит. Если бы не он, если бы мы его не защищали, — так и положение "Н. м." было бы сейчас совсем иным. Мы все принимали на себя, — но для него это звук пустой", — слова эти были сказаны Твардовским после исключения Солженицына из СП СССР и прочтения вызванного этим фактом письма, направленного изгнанником "начальству" этого, послушного партийному руководству, "творческого объединения". Твардовский чувствовал себя оскорбленным, если не преданным, тем обстоятельством, что бескомпромиссное письмо Солженицына практически не оставляло "шансов на спасение" руководимому им журналу "Новый мир" ("Н. м."), всегда (и это было правдой!) защищавшему своего автора в высоких партийных инстанциях.
Твардовский расценил такое поведение Солженицына как предательство, однако на самом деле это было противостоянием жизненных позиций… И основа этого противостояния заключалась в том, что Твардовский и его коллеги, которые действительно, как умели, защищали Солженицына и "Новый мир", в процессе этой, рискованной для себя, защиты покорно "принимали" правила игры, навязанные советским писателям (и не только писателям!) Системой, тогда как Солженицын сам определял эти правила. Он жил так, как хотел и считал нужным жить!
Не случайно же Кондратович, описывая поведение Солженицына после исключения его из СП, с простодушным недоумением замечает, что новоиспеченный экс-писатель, "кажется, даже чему-то рад". Вероятно, возможность наконец-то открыто заявить о своей позиции и в самом деле оказалась "радостью" для писателя, давно уже выбравшего свой жизненный путь, поэтому официальное исключение из СП окончательно развязало ему руки!
Пешка в чужой игре? Кеворков рассказывает о "деле Солженицына" таким образом, что становится ясно: судьба писателя решалась "на самом верху", на уровне Политбюро ЦК КПСС. Точнее говоря, на одном из заседаний этого высшего исполнительного органа партии, состоявшемся в конце января 1974 года, где "разгорелась жаркая дискуссия по поводу писателя".
Совершенно очевидно, что высылка Солженицына стала прямым следствием двух факторов. Во-первых, по мнению Кеворкова, "заручившись самой широкой поддержкой на Западе, писатель верно просчитал, что может себе позволить открытую и беспроигрышную конфронтацию с советским руководством, публикуя на Западе все более и более критические произведения". Иначе говоря, к этому времени Солженицыным сознательно были сожжены все мосты, поскольку, умело пользуясь своей известностью и широкой поддержкой своей позиции в мире, писатель вел себя в высшей степени независимо, чем как бы дразнил тех, кто "отвечал за идеологию" и "моральное здоровье" советского народа… Поэтому в 1973 году "на Западе получили хождение самые драматические прогнозы по поводу дальнейшей судьбы Солженицына".
И прогнозы эти имели под собой, если исключить пропагандистские "игры", достаточно веские основания! Но здесь уже дело было не только и не столько в личности или поведении Солженицына…
Решающим при определении судьбы писателя высшим партийным руководством СССР стал, как становится теперь понятным, именно второй фактор — это "политическая интерпретация" личности Солженицына и его позиции некоторыми рвущимися к "большой власти" членами Политбюро ЦК КПСС, использование ими сложившейся ситуации для достижения своих, не имевших к литературе никакого отношения, политических целей. Если называть вещи своими именами, то кое для кого из высших партийных руководителей Солженицын и его "дело" стали своеобразной "козырной картой", с помощью которой эти политики рассчитывали выиграть свою, абсолютно никакого отношения к литературе не имеющую, большую игру…
Среди этих высокопоставленных "политических игроков", поистине фигур первой величины, в первую очередь нужно назвать такую одиозную личность, как "главный идеолог" Коммунистической партии Михаил Суслов, которого (в своих интересах) активно поддерживали формальный "президент" страны Николай Подгорный и руководитель правительства Алексей Косыгин. Именно последний, "который к тому времени ухитрился создать в глазах мировой общественности образ наиболее либерально настроенного советского руководителя", на вышеупомянутом заседании Политбюро ЦК КПСС выступил с бесчеловечным предложением: "он предложил арестовать Солженицына и сослать его в наиболее холодные районы Советского Союза". Отправить писателя "на курорт", где зимой температура приближается к минус 60 градусов!
Для того чтобы понять причины такого отношения к писателю "верных ленинцев", недостаточно знать творчество Солженицына, его нравственную позицию. Нужно учитывать "мышиную возню", прикрываемую высокими словами, перманентную борьбу за власть высших партийных руководителей бывшей империи. Фактически "арест с последующей ссылкой в лагерь с особым режимом и тяжелыми климатическими условиями, откуда мало кто возвращался живым", более чем реально грозивший писателю, как это ни парадоксально звучит, меньше всего был направлен лично против него: если бы Солженицына действительно хотели уничтожить физически, это было бы сделано намного раньше…
Основной мишенью руководства "террариума единомышленников" оказывался на самом деле Юрий Андропов, бывший в то время главой КГБ, имевший огромное влияние на Брежнева и поэтому ненавидимый партийной и государственной элитой империи.
Именно поэтому, как утверждает Кеворков, на историческом заседании Политбюро ЦК КПСС "президент и премьер избрали тактику дезавуирования дееспособности Ю. Андропова", в унисон доказывая посредством преувеличения вреда от деятельности Солженицына неспособность КГБ и его руководителя защитить завоевания "социалистического строя". Замысел интриганов-руководителей был предельно прост: "продавить" принятие соответствующего постановления Политбюро — и тем самым заставить Андропова выступить в роли гонителя и, можно даже сказать, палача всемирно признанного писателя, потому что репрессировать Солженицына надлежало именно КГБ! А позорное клеймо "палача" навсегда лишило бы Андропова шансов занять пост Генсека (что, напомним, произошло после смерти Брежнева), потому что политическая элита Запада никогда не "приняла" бы на этом посту человека, запятнавшего себя такими действиями!..
Казнить нельзя помиловать. Сложилась по-кафкиански "парадоксальная ситуация: для того, чтобы спасти себя, руководитель карательного органа должен был спасать писателя, которого преследовал"! При этом, как отмечает Кеворков, никаких личных "симпатий к писателю он не испытывал". И, в отличие от прочих соратников, будучи хорошо знаком с произведениями Солженицына, "с точки зрения литературы ценил их невысоко"…
Все, что мы узнали об обстоятельствах высылки Солженицына из книги Кеворкова, заставляет нас согласиться с автором: "История с писателем выглядела одновременно и трагедией, и фарсом. Трагедией в жизни и фарсом на заседании Политбюро". Но, и это уже подлинная трагедия народа, именно таким образом решались в бывшей империи и судьбы отдельных писателей, и судьба русской литературы…
Кто виноват? Необходимо остановиться на соображениях Кеворкова, которыми он объясняет причины стремительного роста популярности писателя Солженицына в мире. Он полагает, что причины эти носят по преимуществу внелитературный характер, и связывает всемирную популярность Солженицына с… выходящим за рамки здравого смысла поведением "главного партийного идеолога" Суслова, которому "не дано было понять, что любые репрессии против уже известного литератора возведут его в ранг мученика в глазах мировой общественности. А значит, непременно усилят симпатии к нему, в особенности же в России, где трогательно жалеют как пьющих, так и гонимых".
Тут же приводятся слова западногерманского журналиста Хайнца Лате, который, как следует из книги Кеворкова, с большой симпатией относился к Солженицыну, читал его произведения и много писал о нем на Западе: "Не берусь судить о литературе, но уверен, что своей популярностью Солженицын в первую очередь обязан Суслову и руководству Союза писателей, где его так бесцеремонно отвергли".
Законы жанра? Безусловно, если рассматривать ситуацию с Солженицыным в контексте политического противостояния эпохи "холодной войны", то немалая доля истины в приведенных выше соображениях присутствует. Образ "гонимого за правду" беззащитного русского писателя оказался весьма и весьма востребованным западной пропагандой (которая его и создавала!). Хотя при этом, к примеру, тот же канцлер ФРГ Вилли Брандт прекрасно понимал: "Солженицын, например, издается громадными тиражами и в Европе, и в Америке, а потому является человеком весьма состоятельным". То есть, по логике западного обывателя, из Советского Союза писатель может и должен стремиться на Запад, где он мог бы спокойно жить "на свои гонорары, творя для всего человечества", а не зависеть от прихоти полуграмотных партийных руководителей…
Но в этом случае, если следовать законам жанра, отъезд писателя из страны должен быть обставлен таким образом, чтобы вызвать еще больший интерес к изгнаннику во всем мире. И еще более сильное осуждение затравившего его Режима! Что, очевидно, автоматически должно привести к еще большим тиражам его книг в "свободном мире", к еще большим деньгам? Собственно говоря, так и получилось! При этом не умеющие реально оценивать свои действия высшие советские и партийные руководители старательно делали то, что и должны были делать…
Если принять последние соображения как верные или хотя бы имеющие право на существование, то, приходится признать, складывается достаточно — в моральном плане — неприглядная картина происшедшего: всемирно известный писатель сознательно, зная о том, что за него вступится мировое общественное мнение, обострял отношения с руководителями страны и писательских организаций. Стараясь, если называть вещи своими именами, сделать себе паблисити, представить себя как борца с Режимом, хотя основной целью его было выехать на Запад, к ждущим его там заработанным на шумихе вокруг этой борьбы "большим деньгам"…
Выражаясь современным языком, писатель целенаправленно работал на необходимый имидж, и удачно реализованный имиджевый проект принес ему те результаты, на которые он рассчитывал?
Жизнь не по лжи! Конечно, только сам Солженицын достоверно знал, почему в те страшные для него годы он вел себя так, как он себя вел. Сейчас этого не знает никто…
Нужно понимать, что приведенная выше "реконструкция" обстоятельств изгнания Солженицына из СССР и мотивов его поведения в сложившейся ситуации, — это попытка понять прошлое, которая основывается на сегодняшнем восприятии и сегодняшней интерпретации тех давних уже событий. Но ведь с позиций настоящего очень легко увидеть то, что хочешь увидеть, и отыскать логику там, где ее зачастую просто не могло быть…
История человечества доказывает: борьба человека с Системой — это всегда подвиг, потому что в такой борьбе изначально все преимущества вроде бы оказываются на стороне Системы. Все — кроме силы человеческого духа, которая способна творить чудеса и иногда совершать то, что кажется невозможным.
…Никоим образом не стремясь умалить значение творчества Александра Солженицына в литературе ХХ века, следует все же согласиться с тем, что каждый читатель имеет полное право по-разному относиться к этому творчеству в целом, к отдельным произведениям Солженицына, к его точке зрения на прошлое, настоящее и будущее России и человечества. Это абсолютно нормально, ибо большой талант — и не только в литературе! — это всегда спор с общепринятыми взглядами на человека и его предназначение, на жизнь и искусство, наконец, вечный спор с самим собой.
Однако, соглашаясь с этими очевидными вещами, нельзя одновременно не признать, что человек и писатель, которому в литературе и в жизни удалось "жить не по лжи", уже одним этим многое сделал для своего народа и всего человечества.
А ведь это намного труднее, чем задумать и даже реализовать самый успешный имидж-проект. И отклики мировой общественности на смерть писателя-гражданина подтвердили его великий вклад в историю ХХ века. Генрих Белль утверждал: "Писателя нельзя ни хвалить, ни бранить за мировоззрение. Главное, чтобы он был художником". Солженицын был таким Художником.