Михаил Саакашвили окончательно перебрался в область мифов. Его портрет готов и не нуждается ни в уточнениях, ни в поправках. Нюансы не нужны. Перспективы неинтересны. Что случилось в августе, уже неважно, и тем более неинтересно, как связан ответ на вопрос про вчера с тем, что будет завтра.
Между тем август был настолько логичен, что лишь риск спутать политический анализ с политической беллетристикой удерживает от соблазна написать, что август был предопределен. И дело не только в отчаянном тщеславии грузинского президента, объявившего себя собирателем грузинских земель и вообще Строителем, и тем более не в кознях Вашингтона, нашедшего вблизи российских границ надежного агента-диверсанта. И антироссийская составляющая всей этой истории отнюдь не первична. В том-то и суть проекта Саакашвили, чтобы в неправдоподобно сжатые сроки модернизировать и вестернизировать патриархальную восточную страну.
Саакашвили словно решил явить ответ на безнадежный посткоммунистический вопрос о том, как проводить реформы там, где к этому, как считается, совершенно не готовы. Ответ радикален и прост: западная модель без западной демократии и обыкновенная постсоветская технология власти оказалась вполне универсальной. Что для российского поднятия с колен, что для Лукашенко или Назарбаева, что для грузинского рывка на Запад. С одним уточнением: рывок, как ни крути, во многом состоялся.
Речь не об оправдании того, что неизбежное столкновение с Кремлем Саакашвили осуществил в самой бездарной форме. Речь о том, что Саакашвили проделал это в том же стиле, без которого не видать бы Грузии никакого рывка. Во многом сведенного к нулю августом, в чем и заключается весь грузинский феномен, который принято объяснять исключительно психотипом грузинского президента.
И все уроки Саакашвили можно, конечно, свести к тому, что кое-что он выиграл. Что любимая всеми руководителями подобного толка внешняя угроза как мотив к всенародному сплочению сработала на все сто. И ждать, что ресурс рано или поздно иссякнет и негодующий народ сметет ненавистного тирана, пустив грузинскую историю по новому витку уже изученной спирали. И опять есть нюансы.
Да, новое правительство снова объявляется символом нового курса, точно так же, как правительство Зураба Ногаидели называлось кабинетом продолжающихся реформ, сменившего его Ладо Гургенидзе – правительством невиданной социальной направленности. На самом деле, продолжается естественный процесс очищения от тех, кто в этой ситуации просто не может быть благонадежным, в первую очередь силовики и дипкорпус.
Переходит в правительство тот ближний круг, который и раньше являлся центром принятия решений, но в качестве советников. Как тот же новый министр культуры Николоз Руруа, один из главных теневых идеологов режима Саакашвили и, кстати, сторонник силового решения территориальных вопросов.
Но этот процесс глубоко символичен. Чиновной модели, в рамках которой любому надоевшему власти персонажу обязательно найдется место, скажем, посла в Киеве, в Грузии не получилось. В окружении президента всегда фрондировали, и отнюдь не только естественные издержки административно-бюрократического процесса делают оппозиционерами заметных людей из власти. К Нино Бурджанадзе присоединяются экс-премьер Зураб Ногаидели, бывший глава канцелярии, некогда близкий к Зурабу Жвании, Петр Мамрадзе. И, самое главное, уходит с госслужбы постпред Грузии в ООН Ираклий Аласания, которого скупые на похвалы грузинские политики, вне зависимости от политических пристрастий, подозрительно часто называют «блестящим». И уже сегодня понятно, что кадровый ресурс будущей оппозиции довольно богат.
Но это, в отличие от буйных лидеров сегодняшней оппозиции, не трибуны и не ниспровергатели. Это у тех, кто возглавляет оппозицию сегодня, нет времени. Тем, кто объявит себя политическим противником власти сегодня или завтра, спешить некуда, у них все только начинается, но и это не главное. Это те люди, которые работали с Саакашвили, вполне отдавая себе отчет в том, что, как к нему ни относиться, другого шанса у страны все равно нет. И что при всех отчаянных провалах Саакашвили на этом, может быть, самом тяжелом этапе был нужен. В том, что страну нужно было выдергивать за волосы и ломать через колено, у них сомнений нет, как и в том, что сделать это мог только Саакашвили.
Это та оппозиция, которая про причуды грузинского президента знает лучше других. И она, конечно, тоже хочет власти. Для начала став альтернативой. Прекрасно понимая и даже отчасти признавая, что на самом деле является не отрицанием, а продолжением того, кто сделал все что мог. И даже тем, что, так или иначе, страница, на которой было написано про Абхазию и Южную Осетию, перевернута, Саакашвили тоже выполнил свою миссию и несказанно облегчил жизнь тому, кто придет после него.
Политика в Грузии личностна и персонифицирована, и Аласания, про которого все слышали, уже достаточно популярен, чтобы собрать голоса тех, кто раньше голосовал за Саакашвили просто потому, что не видел альтернативы в вечно небритом лице Левана Гачечиладзе. Альтернатива появилась, и это понимает сам президент. Саакашвили меняет стиль. Минимум былого радикализма. Он немного обрюзг, что помогает играть роль отца нации, но теперь, с появлением молодых оппонентов, уже тоже не так актуально, как вчера. Он продолжает игру в прежнем духе, он формирует комиссию по расследованию войны, и она его полностью оправдывает, и это пока срабатывает, потому что враг по-прежнему у ворот и даже частично в доме. Он избирает тактику, так сказать, ненаступательной недемократии. Все как бы по инерции, в резких шагах и непрестанном шоке необходимости больше нет, и он словно объявляет передышку. В некотором смысле появление умеренных и сильных личностей в оппозиции его даже устраивает: это определенная гарантия от брутальных продолжений, на которые были горазды его прежние главные оппоненты. О досрочных выборах пока говорят только они, но Саакашвили, проговариваясь и заявляя, что досрочных выборов не будет, кажется, обозначает главную ось намечающейся полемики. У него есть время, новые оппоненты еще долго будут оформляться и организовываться, и то, что не грозит завтра, сегодня Саакашвили особенно не интересует.
А вот послезавтра, возможно, все может измениться, в том числе и сам президент. Цену самоубийственным шагам Саакашвили, который раньше умел всегда в последний момент остановиться, теперь знает. Тем более что об истечении срока исторической миссии Саакашвили догадываются не только в Грузии, но и там, где он еще вчера срывал овации своими зажигательными речами на отменном английском. И в этой ситуации, усугубленной кризисом, помочь спастись от которого просто некому, досрочные выборы могут оказаться минимальным из зол.
Саакашвили никогда не скрывал своей претензии на роль в истории. Он назначил себе миссию, которая казалась невыполнимой, но он ее во многом совершил: с фантастическими провалами, но провел тот невиданный кризис-менеджмент, который едва ли был по силам кому-нибудь другому. Это чистый лист, который так соблазнительно принять за руины. Но и на чистом листе обычно не рисуют те, кто его так решительно расчищал. Просто никто не знает ответа на самый главный грузинский вопрос: насколько в этом отдает себе отчет сам Саакашвили?