…Наконец, из хижины-ранчо появился какой-то странный субъект. Высокий и толсто-внушительный, он крался к воротам как-то пугливо, странно дергая головой, как бы оглядываясь по сторонам и что-то сжимая в руке. Когда Странный приблизился, Он (назовем его еще и Путник) понял, в чем дело – подошедший быстро жевал свой собственный галстук, выдергивая его из-под воротничка. А в руке крепко держал еще один такой же аксессуар, только сложенный в гамбургер и обильно политый кетчупом.
– Хочешь? – вместо «здрасьте» спросил он Путника с каким-то знакомым кавказским акцентом. И оглянулся куда-то в небо, как бы ожидая какой-то неприятности именно оттуда.
– Не-а, мне бы сала… – простодушно и зачем-то честно сказал Путник.
– Любишь сало? – откровенно ехидно и потому обидно спросил Странный.
– Кушать да, а так – нет, – парируя обидный тон, внезапно для себя ответствовал Путник.
– Та хто ж тобі його дасть? – по-украински, но с тем же акцентом не остался в долгу Странный и заржал. Заливисто и гортанно.
«Так он – грузин!» – про себя догадался Путник. А вслух сказал:
– А жаль…
А потом присмотрелся: и точно – грузин. Более того – еще один «племянник» Дяди Жоры. Вместе с прибалтийским Старцем и польским Близнецом-Кругляшом Он, Путник, будучи еще президентом, выпендривался на площади, когда соседняя Россия оказалась не из пугливых и наваляла Странному, возомнившему себя кавказским богом войны за справедливость и территориальную целостность, по первое число. Они на площади поддержали тогда Странного, а он, гад, сейчас сало зажимает, глумится, чурка гнойный! И так обидно стало Путнику…
– Воздух! – внезапно заорал Он, и, неуклюже изловчившись, неумело зарядил кулаком Странному в ухо. Тот взвизгнул, подпрыгнул, как горный козел, ломанулся к мусорной куче и в три секунды зарылся в нее практически полностью…
«Ты смотри, какая сноровка у чувака – мне бы так! На всякий случай…», – не без восхищения подумал Путник, а потом зависть тихо кольнула его где-то в межреберье. С ним всегда так было. Зависть – его слабое место: стоило кому-то в его присутствии даже показаться чуть лучше, чем Он сам, или посягнуть на что-то, что Он считал своим, и начиналось – человека доставали по полной, ибо тот сразу переходил в разряд кровных врагов…
Она, нацепив на голову косу, этого не учла. Вернее, не хотела учитывать. Потому что не просто не боялась Путника, а вообще ни в грош его не ставила!
И Он, такой снисходительно вальяжный перед обычными людьми, уверенный, что нет в истории его страны ни одного гетмана, который не был бы его дальним родственником, перед Нею робел. И обычно невпопад лез целовать. То руки, то кукольное, обильно сдобренное косметической штукатуркой личико стареющей злой обезьянки. Но что тут можно было поделать, если даже Странный, сейчас зарытый в мусоре, в той жизни, завидев Ее, с придыханием цокал языком, повторял «Вах-вах-вах!» и провожал маленькую уже заметно, по-бабьи, округляющуюся, стремящуюся вниз и вширь фигурку взглядом, из которого можно было бы масло возделывать. В соседней стране какой-то чудак на букву «м» о них даже фильм сделал. Что-то о своеобразном решении политических проблем в стиле ню и в бане с бассейном. Помнится, Он смотрел «шедевр» вместе со своей челядью. Жена потом долго ругалась, отчищая костюм от слюны. Он и не заметил, как во время просмотра она (слюна, а не жена) обильно капала, а потом и вовсе потекла изо рта. У них в селе такое на экране не показывали, но что-то подобное в детстве можно было увидеть в сарае или в стогу, когда парни вместе с девками выпивали самогону и потом…
«Тьфу! Какие глупости в голову лезут. Правильно кто-то сказал – «просроченное либидо». Ну вот – так и не выяснил, что такое «либидо» и где оно находится…», – пронеслось в голове Путника. Но Он не успел ни развить мысли дальше, ни огорчится – из двери показался Дядя Жора.
«Ты смотри, а не поумнел!», – подумал Он, а вслух забормотал:
– Здр… добр… хеллоу, това… госп… мистер, масса президент! Я к вам!
– А-а-а, это ты, – заучено улыбаясь, вежливо ответил Дядя Жора. Но руки почему-то спрятал за спину. – Долго же ты добирался.
– Да уж. Хотели же вообще побить – пришлось прятаться. Вот люди неблагодарные. Я же нес им вашу демократию, рассказывал, что они произошли от неандертальцев с украми 140 тысяч лет назад при совокуплении на слонах, которые и зародились на нашей земле, когда один из них вдруг воскрес и понес счастье по воде, как посуху…
– Да-а-а, опять понесло… Ну ладно, хватит – не на митинге, – оборвал Путника Дядя Жора. – Как ты вообще?
– Все зло – от баб! – бухнул, как медный тазик, Он. – Я так Ее и не сковырнул, не вывел на чистую воду. Она же меня подсидела. И говорила, что вы Ей благоволите. Что меняете сукиных сынов на дочерей по всему миру, чтобы ра… ру… реноме – вот слово дурацкое! – своей страны подправить по всему миру…
– Ну-у-у, не я, а мой последователь, – виновато протянул Дядя Жора, но потом окреп голосом. – Он же демократ, маза фака! С другой стороны, а что ему еще делать? Но я ему отомстил за вас – страну в тако-о-о-ом состоянии оставил, что врагу не пожелаешь. При одном ее упоминании мусульмане за автоматом лезут, а все остальные плюются…
«Да уж «отомстил». Как-то ты наперед «мстил», авансом, целых 8 лет», – подумал Он, но вслух произнес:
– Но я помнил ваши слова про «Институт свободы». Эх, понесем свет демократии по миру, пусть возрадуются все сирые и угнетенные жертвы тоталитарного сознания! Лондон – зе кэпитэл оф Грейт Бриттен. Фридом из фридом! Гитлер капут! Героям слава! Москаля на палю! – затараторил вдруг Он по привычке вдохновенно, но внезапно забыв, что в таких случаях надо говорить, чтобы понравиться…
«Да-а-а-а, как был дураком, так и… Боже, неужели я это вслух говорю!? Впрочем, он же сам приперся…», – забилось в голове у Дяди Жоры, но он совладал с собой и утвердительно протянул:
– Да уж, понесем, понесем. А то как же! Куда же они без нас?
– Мне бы покушать… – протянул Путник, от внезапно резанувшей боли в желудке вспомнивший зарытого в мусор Странника с его галстучным гамбургером и кетчупом.
– Ну заходи, жертва демократии. Там, кстати, сюрприз для тебя. И для него тоже – с черного входа чуть раньше вас зашли, – внезапно повеселевшим голосом сказал Дядя Жора и призывно присвистнул в сторону кучи со Странным.
В доме, именуемом «Институтом свободы», было полутемно. Предметы расплывались в глазах. «Как прообраз твоей демократии», – зло подумал Он. Но вслух зачем-то заявил:
– Добрий вечір вашій хаті!
– Угу! – согласился Дядя Жора, деловито, по-хозяйски бросил кому-то в полумрак, – Антуан, сообрази чего-нибудь…
– Сей момент, мой старший брат! – из тени и из полупоклона появилось стареющее, но плакатно улыбающееся тоже знакомое по недавнему прошлому лицо.
«О-о-о-о, и этот Вечно Улыбчивый уже здесь. А еще гордился, что живет на острове и может на всех плевать, «наследником Железной леди в колыбели демократии» себя называл», – чему-то обрадовался Путник и начал искать место, куда бы ему бросить котомку с дорогими сердцу черепками, с которых ели еще любимые предки-укронеандертальцы, и присесть…
…В комнату, стряхивая с пиджака куски грязи и какую-то ветошь, тихо протиснулся и Странный, услышавший зов хозяина. И поспел к самому главному!
– А теперь – сюрприз! – голосом площадного зазывалы вдруг заорал Дядя Жора и щелкнул выключателем…
…Тусклый свет залил хибару. Ничего особенного, что могло бы сразу приковать внимание, в ней не было – типичное жилище нищеброда, который привык свои сбережения хранить в банке. Трехлитровой. В виде несвежего пива. Особенное было в углу комнаты. Там на лавочке, прижавшись друг к другу сидели… Она и еще какая-то женщина. Коса у Нее сбилась как-то набок и напоминала тюбетейку совершенно пьяного узбека, уснувшего в чайхане, слезные дорожки отчетливо прорезали косметику на дряблых щеках, и было заметно, что молодость с величием навсегда остались в другом месте. Она жмурилась от света, а тонкие губы от злости вытянулись в щелку – Она явно сразу узнала Его…
…Точно так же непрезентабельно выглядела и ее товарка, теребящая грязными руками ошметки некогда делового костюма, даже сейчас подчеркивавшего, что деловая элегантность – это ее былой конек…
«Так это же… Она же Странного тоже подсиживала, когда тот с войной лопухнулся! Их обеих, оказывается, тоже поперли! Как? За что? Во как быстро все сейчас делается. Глобализация!», – от догадки и узнавания похолодел Путник. А потом потеплел – от все поглощающей радости…
– Да! Это они! Вместе понесем демократию! Нас ждут! Ну, за свободу! – торжественно произнес Дядя Жора и взял что-то коричневое в стакане с подноса, который угодливо поднес ему Вечно Улыбчивый.
– Опять этот виски. Ну самогон же! – не сговариваясь, простонали в унисон Путник со Странным.
– Цыц! – одернул Дядя Жора. А из угла подошли и дамы…
…Отхлебнув из стакана, Он глянул в дамский угол. Место было украшено всевозможными плакатами на разных языках. «Да, подготовился Дядя Жора», – подумал Путник. И вдруг заметил плакат на русском. Он выделялся особо – «А ты не воруй!».
«Вот он – ответ ответов!», – догадался Он. И ему стало грустно – живут же люди где-то без Него…
Конец сказки.