О том, как жил мир в 2008-м, что радовало и расстраивало россиян и не только их, «Комсомольская правда» побеседовала с известным телеведущим Сергеем Доренко. Он сам сказал, что его позиция – наблюдателя.
— Сергей, неспокойный, но все еще сытый 2008-й заканчивается… Как он вам?
— Буду рассуждать антинаучно. По китайской астрологии 2008-й – год Земляной Крысы. Я весь год говорю, что в случае плохого развития (а плохое развитие уже произошло) будут размыты основы незыблемого. То, что казалось абсолютно прочным, устойчивым, на чем мы строили свою жизнь, просто исчезнет. Вот нам и не повезло. Размыло уж совсем незыблемое – мировую экономику.
— Но лично для вас этот год, надеюсь, был благополучным?
— Трудно сказать… У меня позиция наблюдателя. И я довожу ее до абсурда. Кому-то я серьезно доказывал, что при собственном расстреле я бы потребовал, чтобы камера с оператором стояла на лучшей точке. Моя профессия – быть наблюдателем, свидетелем, но не участником – ни в коем случае! Иначе ангаже. Правда, однажды мой «нейтралитет» не сработал. В августе я был очень рад.
— Но там же была война.
— Война. Но радость, потому что мы набрались воли. И самое главное – появилась надежда на изоляцию российской элиты от Запада.
— ?!
— Да! Я бы хотел, чтобы ее изолировал Запад. Потому что трагедия такого странного сосуществования элиты и народа по отдельности тянется очень давно, со времен феодализма. С древних времен элита на Руси страдала быдлофобией и пониманием своего кастового единства!
— Но сейчас-то зачем России международная изоляция ее же элиты?
— Только так можно обратить ее внимание на маленький пустяк – они живут в России. Что их будущее не в Лондоне, а здесь. Надо вернуть народу элиту, которая сейчас мыслит свое будущее и будущее своих детей не с Россией.
Если бы Запад их изолировал, если бы списки русских держателей счетов в Швейцарии были показаны камерам, не издалека, а вблизи, с фамилиями, если бы арестовали еще эти счета, было бы сказочно совершенно! Это продолжалось бы недолго, но элита почувствовала бы, что у нее за спиной не швейцарские счета, а русский народ.
Случилось бы повторение 1812 года, когда кумиры элиты французы напали на Россию. Когда Василиса Кожина, которая порола вилами французов, стояла плечом к плечу с аристократами. Дворяне, между собой общавшиеся только по-французски, шашками рубили парижан. И в этот момент элита и народ вдруг сделались единой нацией. Сейчас нам это было крайне необходимо…
Но не получилось. Недодавили. А надо было обидеть Запад совсем серьезно. Взять Тбилиси, например. Так, чтоб пол-НАТО въехало в Черное море. За счет этой конфронтации мы бы вернули элиту народу.
— А как вам другое фундаментальное событие года – выборы президента?
— Этот транзит… то есть передача власти, которой не произошло. Произошло удержание власти в команде. Вообще все гадали, что это будет. Как скоро команды преемника и бывшего президента вступят в противоречия, в войну, и кто победит в этой войне? Априори все считали, что это обязательно произойдет. Я думал – осенью, но ошибся. Что характеризует команду в общем позитивно. Глядя на команду Путина и Медведева (или Медведева и Путина), можно сделать вывод, что законы физики пока приостановлены или вообще отменены. Споров в команде за лидерство не возникло.
— Как вы это узнали?
— Я вижу по движениям, по дыханию, по репликам… Вижу, что сферы полномочий разделены. Путин уступил президенту, Медведев уступленные территории власти занял. Но президент не претендует на расширение своих территорий. И Путин не уступает своих. Пока мы видим дуумвират, который работает, опрокидывая наше понимание о природе человека.
— Кого вы бы назвали Человеком года?
— Обаму, думаю. Он самый интересный…
— А из россиян?
— (Задумывается.) Кроме Солженицына, и не назовешь. Но в этом году он выстрелил тем, что умер. Взошла звезда Солженицына благодаря смерти. А из живущих не припомню никого.
— Странно получается…
— Возможно, этот гротеск и показывает вектор. Великие люди умирают. Никто не появляется. Я с удивлением смотрю на политику, на телевидение, на искусство. Никого нового. Пустыня какая-то! Ощущение, что деятели современности все уже сказали. Они заняты самоцитированием.
— Что же будет дальше?
— Произойдут события. Я не хочу говорить загадками, но мне кажется, парадигма будет меняться настолько серьезно, что это даже не поддается прогнозу.
Сейчас заканчивается материальная эпоха. Закончились ее идеалы… А какие кренистически красивые были идеалы! Версаче. Все кругом Версаче! Туалетная бумага будет Версаче, котлета будет от Версаче. Версачеализация всего и вся – все это уже на излете. Это когда сама вещь не нужна, вместо нее нужна… (Задумывается.)
— Марка?
— Нет, даже не марка! Допустим, карась есть в каждом магазине. Вы покупаете не карася, вы покупаете смысл существования. Вы покупаете клубность жизни, клубность смерти. Все должно быть клубное, все должно быть Версаче как минимум. И в этот момент вы понимаете, что все кончено, дальше некуда. И вот эта парадигма закончилась. Должна возникнуть новая религия.
— И что это будет?
— Давайте проследим, как она возникает. Например, в конце XIX века возникает религия инженерного искусства. Ее продолжение – авиация, пенициллин, космические полеты… Появилась вера не столько в инженерное искусство, сколько вообще в науку. И в какой-то момент все поняли – наука для того, чтобы мы жрали непрерывно все. Жрали, жрали, жрали. Люди дошли здесь до предела. И все сказали: к черту науку, которую нельзя сожрать!
На самом деле мы подошли к теме, когда потреблять больше бессмысленно, потреблять больше невозможно, это все прискучило и больше не зажигает. И сейчас мы подошли к порогу, когда по-настоящему богатых – а они определяют, на что тратить деньги, – занимает только одна вещь: бессмертие. Лаборатории есть у многих наших олигархов. Это единственное, что их волнует. Потому что они говорят: все, что у нас есть, это просто дерьма кусок. Единственное интересно – это бессмертие.
— А может, они просто хотят потреблять бесконечно.
— Да, это не прорыв в новую парадигму. Но, возможно, это выход во что-то новое…
— Сергей, давайте о светлом – Новый год все-таки! Вам подняли настроение наши разудалые спортивные победы?
— Помню-помню, они все время выигрывали… Я отношусь к спорту как к большой полезной бессмыслице. По сути спорт – метафора войны. Поэтому, когда мы выигрываем на Олимпиаде, страна получает удовлетворение инстинкта состязания в войне. Вот и у меня возникло состояние законной гордости!
— А что вас рассмешило?
— Лучше скажу, что испугало. Адронный коллайдер – это настоящий страх года! Я дико его боялся! Я себя ассоциировал с некими протонами, которые летят, подчиняясь магнитам. И мне казалось, что это некое следование чужой воле, омерзительное, отталкивающее. И вдобавок они могли там сплющиться в черную дыру. Шутки шутками, но можно так зафигачить Землю спокойно… Может, Господь создал нас не только для того, чтобы мы тут кочевряжились в виде белковой материи, а нарочно для того, чтобы мы взяли и зафигачили эту Вселенную. Представляете, мы бы ее свернули, и все?!
— Легко!
— Мы все равно однажды коллапсируем, но, во-первых, лучше попозже. Хотя бы в феврале… А то как запустят коллайдер, и уйдем в сингулярность все. Вместе с золотовалютными резервами, с моими курами на даче… Я ж кур завел в этом году. А настанет «кризисное» утро, когда мы все проснемся и мерилом ценности будет куриное яйцо и банка тушенки. И телогрейка.
— Вы серьезно?
— Я не шучу. Поэтому я сказал себе: так, по крайней мере у меня есть куриное яйцо. Эти дуры клюют червячков все лето, я их вообще не кормлю на даче. Выгодно. Я говорю себе: банка тушенки, яйцо и крупа должны быть в доме. К тому же мы должны будем разработать некую универсальную меру обмена. И ею станет телогрейка. После телогрейки следующим мерилом обмена будет слиток золота. После золота возникнет некий новый бумажный эквивалент, например, доллар (мне очень жаль, но все равно не рубль).
— Кризис, я вижу, вызывает у вас иронию…
— Конечно! Я иронизирую по любому поводу… Римская империя погибала четыреста лет подряд. А чем занимались римляне? Растили детей… Вы спокойно к метаморфозам отнеситесь. Наше дело – защищать нашу страну, ту, которую мы полагаем своей в горизонтах будущего. А может и не получиться. Ну и что делать?…
— Кто, по-вашему, «антигерой года»?
— (Задумчиво.) Саакашвили? Но это абсолютно несчастное, несамостоятельное, истерическое существо… Буш? Не катит, он все-таки простак. Кудрин? Убежденный монах ордена нумизматов. Собирает валюту неизвестно для чего. Это сейчас выглядит особенно гротескно…
— Но именно Стабфонд стал для страны «подушкой», смягчившей удар кризиса.
— Этой подушки хватит до февраля, если быть последовательным кудринцем… А за счет Стабфонда мы в свое время могли дороги построить, отстроить некую новую экономическую систему… Теперь все выводят капитал из России, и благодаря «подушке» у нас достаточно денег, чтобы дать возможность им все вывезти. И чему мы радуемся?
— Ну хотя бы Новому году… Что вы могли бы пожелать нашим читателям?
— Не завышать ожидания. Мне кажется важным, что Путин в своих последних высказываниях дает понять нации, что мы справимся. Я отлично понимаю его как политического деятеля, но боюсь, что его Послание будет прочитано людьми с инфантильным умом. Дескать, папа сказал: все будет в порядке…
Но папа сказал, что постарается. Не надо быть детьми: с папой прорвемся… А начните сами! И не создавайте систему завышенных ожиданий, потому что потом у вас будет разочарование не только в папе, а вообще в жизни, в России, во всем. И в папе вдобавок. Надо с самого начала спокойно себе сказать: будет совсем ж…па. А после этого радостно обнаружить: смотри, вчера был один сухарь, а сегодня уже два.
— Сергей, у нас вообще-то Новый год. Светлый праздник.
— Ну-ну… Уходим все в состояние новогодней амнезии. Потом, не приходя в сознание, вывалимся прямо в настоящий кризис, с чем я всех дико поздравляю. Но мы все равно прорвемся.
— Ну наконец-то! «Прорвемся» — обнадеживающее слово…
— А куда мы денемся!