Москва, февраль 1985 года: глава партии Константин Черненко смертельно болен, и в этот момент у нас – у журналистов – раздается необычный звонок. Нам было сообщено, что Михаил Горбачев прибудет в воскресенье в Дом архитектора и примет участие в выборах в парламент 15 Советских Республик. Самый молодой член кремлевского руководства в тот солнечный зимний день появился перед нами со своей женой Раисой, дочерью Ириной и внучкой Ксенией. Именно этой маленькой девочке и было поручено опустить бюллетень в избирательную урну. Восторженные фотографы кричали: «Еще раз!» 54-летний Горбачев улыбался: «Даже у меня всего лишь один голос!».
Всего один голос – однако уже скоро он заставит задрожать послевоенные стены Европы. 10 марта 1985 года умер Черненко. 11 марта Центральный комитет избрал крестьянского сына из кавказского региона Михаила Сергеевича Горбачева восьмым руководителем Советского Союза. 13 марта шесть утомленных правителей стран восточноевропейского кордона, при помощи которого Москва обезопасила себя после 1945 года в противостоянии с Западом, стояли у катафалка с телом Черненко. Всего через четыре года во время «весны народов» 1989 года все шесть лишились своих постов, включая Ярузельского в Польше, Хонекера и Чаушеску в Румынии. Горбачев – миссионер на стыке двух столетий – не хотел наступления «весны народов», но он породил ее своими реформами.
Что заставило его это сделать? Россия – центр огромной евразийской империи – никогда не успевала идти в ногу со стремительной экспансией ее старых и новых правителей. Она отставала по времени, и не имела достаточно сил. Горбачев казался первым кремлевским руководителем, который в поисках этого потерянного прошлого не хотел жертвовать настоящим и расширять глобальные претензии империи. Проведение реформ было неизбежным, и тот факт, что Советский Союз должен был опасаться экономического банкротства и поражения в связи с ракетными планами президента США Рональда Рейгана, не может приуменьшить значение исторического волевого акта Горбачева.
То, каким образом новый кремлевский руководитель – иногда в течение одного дня – усваивал свою историческую роль, мы могли наблюдать во время его поездок: начиная с «каминного саммита» в Женеве в ноябре 1985 года (на котором Рональд Рейган положил конец взаимной демонизации двух держав) и вплоть до поездки в Восточный Берлин непосредственно перед падением Берлинской стены в 1989 году. Для того, чтобы спасти Советский Союз, находивший в критическом состоянии, он начал представлять себя как совесть мира. Бесчисленное количество раз он вынужден был идти на компромиссы, но после политической обороны сразу переходил в наступление. До самого последнего момента он призывал к защите централизованного государства «как в 1941 году под Москвой или под Сталинградом». Однако силы, пробужденные его реформами, выступали против Советского Союза. То, что он перестал существовать без большого кровопролития, без гражданской войны, а сам распад гигантской империи прошел более или менее мирно – все это непреходящая заслуга Горбачева.
Не представляет большого труда перечисление его иллюзий и идеологических границ. А еще были грубые ошибки: сопротивление проведению необходимой ценовой реформы или губительная для государственного бюджета антиалкогольная кампания. Но можно ли было вообще реформировать это общество, не имевшее ни гражданских, ни рыночных традиций в условиях такого цейтнота?
Сразу после своего «единодушного» (но не единогласного) избрания в 1985 году, Горбачев пошел в народ. Перед супермаркетом в Москве и в Ленинграде на Невском проспекте он спрашивал о том, чего хотят люди от партии и правительства. Таким образом он направил диктатуру пролетариата на путь популизма. Дряхлеющие представители политического руководства были поражены: как можно выходить на улицу? Где окажется партия, если она будет искать одобрения у народа? Горбачев в 1986 году дал указание провести телефонную связь в квартиру сосланного в город Горький лауреата Нобелевской премии мира Андрея Сахарова, которому он затем лично позвонил и попросил его вернуться обратно в Москву. Михаил Ходорковский, сосланный Путиным несколько лет назад в Сибирь, — это не Сахаров. Однако обращение с ним властей свидетельствует о том, что Россия вновь отброшена далеко назад.
Как в свое время Вудро Вильсон, Горбачев надеялся на то, что народы прежде всего нуждаются в большей свободе, и тогда они сами смогут исправить ситуацию. Отказавшись от образа врага с помощью гласности (открытости), советские граждане должны были приобрести европейскую идентичность, а перестройка (изменения в экономике) была направлена на то, чтобы придать развитию западный импульс. Однако прошлое было против такого варианта будущего: порабощение наций и национальностей, колониальная эксплуатация со стороны плановых органов, ошибки в области форм собственности.
Начиная с 1989 года, Горбачев столкнулся с политическим хаосом, экономическим коллапсом и противодействием со стороны хранителей коммунистический догм. Ему приходилось вести серьезную борьбу против центробежных сил в своей собственной стране, а порожденная московскими реформами буря лишила шансов на выживание братские партии в Центральной и Восточной Европе.
В течение сорока лет Кремль упорно пытался заставить Запад признать послевоенное устройство Европы. Однако теперь это устройство стало разрушаться с восточной стороны. Вот почему столкнувшийся с большим количеством проблем советский реформатор в июне 1989 года в Бонне попытался скрепить печатью послевоенное устройство – новый порядок должен был помочь санировать полученное от Сталина обанкротившееся наследство в рамках общеевропейского общества по спасению. Одновременно Горбачев вынужден был искать финансовую помощь на Западе для того, чтобы попытаться смягчить за счет импорта драматическую ситуацию со снабжением внутри страны. Тогда Бонн стал первым адресом, куда была направлена просьба о помощи для «общеевропейского дома». Руководство ГДР с ужасом следило за происходящим.
В конечном итоге Горбачев завершил эпоху советской немецкой политики своей речью, произнесенной им 6 октября 1989 года в Восточном Берлине по поводу 40-летнего юбилея ГДР. Для товарищей из партии СЕПГ это было похоже на звуки иерихонских труб, когда почетный гость из Москвы стал превозносить свои отношения с Бонном: «Только на этом пути может развиваться позитивный процесс сближения между Востоком и Западом, в ходе которого будут разрушены все стены враждебности, отчуждения и недоверия, существующие между европейскими народами».
Примерно через месяц были разрушены стены в ГДР. И до конца 1989 года все главы партий и правительств, поздравившие Михаила Горбачева в марте 1985 года в связи с его приходом к власти, лишились своих постов. Их капитуляция – за исключением Румынии – прошла без кровопролития. Революционный 1989 год не стал пожирать своих детей в том числе и потому, что Михаил Горбачев, несмотря на все его иллюзии, ошибки и разочарования, продолжал оставаться их отцом.
Когда в 1990 году ему была присуждена Нобелевская премия мира, он сказал: «Мне очень приятно, так как вручение премии совпадает по времени с тем, что мы сегодня называем другой Европой и другим Советским Союзом». Этот другой Советский Союз с Горбачевым во главе просуществует еще 14 месяцев. Без него не было бы другой Европы и другого мира. Никогда раньше в России не было правителя, который был бы таким великим и гуманным европейцем.
В это воскресенье в Гамбурге в восьмой раз будет вручена премия имени Марион Денхофф (Marion Doenhoff). Главная премия будет вручена Михаилу Горбачеву.
Кристиан Шмидт-Хойер (Christian Schmidt-Haeuer)