Ольга Петровна, принятие парламентом на днях в первом чтении подготовленного Вами законопроекта «О национальном архивном фонде и архивных учреждениях» вызвало целую истерику в протимошенковских СМИ и известных своим неприятием действующей власти экспертов. Его обвиняют даже в попытках уничтожить исторические документы в архивах и вообще затруднить доступ исследователей в архивы…
Знаете, кто первым использовал старое выражение «чем хуже, тем лучше» для определения политиков, ненавидящих собственную страну? Великий не только знаток людских душ, но и провидец Достоевский в романе «Униженные и оскорбленные». Эта категория людей делает все возможное и невозможное, чтобы облить свою Родину грязью, особенно когда их усердие оплачивают из-за границы.
Подобные деятели в Великую Отечественную радостно шли в услужение к немцам и писали в коллаборационистских газетках о том, что нам – «неразвитому примитивному народу» всему учиться у «арийских сверхлюдей». Ничего не изменилось и сейчас. Для нынешних, с позволения сказать, «оппозиционеров» нет большей радости, чем написать очередной донос на Украину куда-нибудь в Европарламент, а все, что делается у нас, как можно тщательнее вымазать радикально черной краской. Доходит до того, что требуют санкций против своей страны. Хорошо, пока хоть не «гуманитарных бомбардировок»…
Вот и здесь. Казалось бы, любой вменяемый человек, пусть даже оппозиционно настроенный, должен порадоваться, что сделан важный шаг по усовершенствованию архивной системы. Причем особо отмечу, что законопроект полностью учитывает мировой опыт, и его подход полностью отвечает принятому в странах Евросоюза. Так нет, вместо этого по команде поднимается вой о якобы готовящемся уничтожении архивных документов!
А ведь в процессе подготовки нами законопроекта мы вынесли его на обсуждение научной общественности, предложения которой были полностью учтены, и он получил полное одобрение. И это одобрение специалистов, а не дешевых конъюнктурщиков.
О каком уничтожении идет речь? Это ведь откровенный бред. Наоборот, законопроект впервые четко регламентирует процесс изъятия документов из Национального архивного фонда, что делает невозможными любые волюнтаристские решения и утрату хоть сколько-нибудь ценных документов.
Можно об этом чуть подробнее?
Списываются так называемые дублетные документы. Скажем, нет никакой необходимости иметь множество копий одного документа. Например, план развития какого-нибудь района, рассылавшийся по массе инстанций. К тому же его текст полностью повторяется в отчетах о выполнении. Так зачем занимать лишнее место в архиве?
Также изымаются невозвратимо поврежденные документы, которые уже невозможно использовать. Например, некоторые грампластинки в архиве кинофотофонодокументов были туда уже переданы разбитыми – их невозможно реставрировать, и смысла в дальнейшем хранении нет. Некоторые документы, причем относительно недавнего времени, напечатаны на такой некачественной бумаге, что она начала буквально рассыпаться, и читать их стало невозможно.
К сожалению, жизнь есть жизнь, и абсолютной гарантии от чрезвычайных ситуаций никто дать не может. Например, в Каменец-Подольском архиве несколько лет назад произошел пожар, и от части документов остались только небольшие обугленные части.
Есть также положение об изъятии из Национального архивного фонда документов, не представляющих культурной ценности. Возможно, во втором чтении формулировка может быть несколько изменена, но суть этого положения несомненно сохранится. Понятие культурной ценности здесь имеет более широкое значение, чем относящееся только к культуре, а включает также историческую и научную ценность. Аналогом нами было взято положение о ввозе-вывозе культурных ценностей. Существует много документов, которые никогда не откроет ни один исследователь. Скажем, кому и зачем может понадобиться подробная документация о ремонте давно снесенного здания райпотребсоюза или районного ДОСААФ в 1955 году или покупки канцтоваров? Но эти тома занимают место, которого и так остро не хватает практически во всех архивах.
При этом, согласно законопроекту, любое решение об изъятии может принимать только специальная комиссия после проведенной специалистами экспертизы, и к тому же законопроект категорически запрещает изъятие секретных документов и документов, содержащих конфиденциальную информацию, а также всю документацию до 1946 года.
Повторю, никакой Америки мы здесь, конечно, не открыли, а просто адаптировали к украинским условиям общемировой опыт. Во всех архивах, в том числе в Евросоюзе, периодически изымаются после окончания определенного срока хранения документы, не представляющие никакой ценности, иначе хранилища бы просто утонули в никому не нужных материалах.
Кстати, особенно отметился в криках один бывший наливайченковский «ученый», заявивший, что все сделано специально для «сокрытия следов преступлений Советской власти» и против «объективных исследований».
Что вы хотите от человека, умудрявшегося свои выставки по голодомору иллюстрировать фотографиями времен великой депрессии в США, и его не смущали даже виднеющиеся на снимках пальмы и рододендроны. Естественно, когда подлинной наукой человек не может заниматься, то приходится отрабатывать гранты примитивными спекуляциями.
А какую «объективность» подобные персонажи политического маппет-шоу несли с собой, когда они находились при власти, покажу только на одном факте. Когда мне удалось благодаря решению суда восстановиться в должности после незаконного увольнения Кабмином по политическим мотивам, то сразу прибежали два следователя по важнейшим делам из ведомства этого же историка в штатском. По обращению одного из «оранжевых» нардепов там хотели открыть уголовное дело против меня. Не поверите по какому поводу… За то, что я договорилась с руководством Федеральной архивной службы России издать совместный сборник документов по голодомору. Я так и не поняла, по какой статье – то ли государственная измена, то ли шпионаж. И подобные люди теперь дают указания относительно «объективности»?
Cлава Богу, с тех пор очень многое изменилось… Даже вот Институт национальной памяти перестал быть учреждением агитпропа.
Совершенно согласна. После того как его директором стал один из наиболее талантливых отечественных историков профессор Солдатенко, институт перестал быть «оранжевым» аналогом оруэлловского министерства правды и занялся не созданием исторического прошлого, а его деидеологизированным изучением и оказанием необходимой консультативной помощи органам власти. И насчет министерства правды – это не метафора. Достаточно сказать, что тогда додумались придать институту статус центрального органа исполнительной власти, то есть он мог отдавать обязательные для исполнения указания!
Хочу отметить, что у нас с Валерием Федоровичем сложилось самое тесное и плодотворное сотрудничество в выявлении и изучении архивных документов.
Вопрос с помещениями для хранения архивных документов стоит очень остро?
На данный момент да. Особенно переполнены центральные архивы, и мы, только прилагая чрезвычайные усилия, сохраняем документы в надлежащих условиях. Но в скором времени ситуация должна качественно измениться.
В 2006 году премьер-министр Виктор Федорович Янукович поддержал подготовленный нами совместно с гуманитарным вице-премьером Дмитрием Владимировичем Табачником проект строительства нового комплекса архивных зданий, отвечающий самым современным мировым стандартам. Документы в нем должны храниться просто в идеальных условиях, а все исследователи получат прекрасные условия для работы.
Разумеется, после государственного переворота 2007 года строительство было полностью заморожено на три года – и ситуацию переломил лишь результат президентских выборов.
Сейчас, как видите, здания почти полностью построены, и надеемся, что дальше начнется прокладка коммуникаций и оборудование хранилищ аппаратурой, необходимой для сохранности документов.
Как скоро можно ожидать полной оцифровки наших архивов?
О полной оцифровке речь в обозримом будущем не идет. Да ее и нет ни в одной стране мира.
Начнем с того, что оцифровка – это процесс весьма дорогостоящий. Необходимы специальные высокочувствительные сканнеры и значительное количество персонала, который будет заниматься оцифровкой. Все это требует больших средств.
Также далеко не все документы можно сканировать без нанесения им вреда, что прежде всего касается наиболее древних документов. Пока нет технологий, чтобы безопасно отсканировать, допустим, документы XIV-XIX веков, часть которых находится в аутентичных переплетах и их расшивать крайне нежелательно.
Есть также пока еще не решенная проблема с физическими носителями. Дело в том, что мы должны в любом случае хранить оцифрованную информацию и на них. Иначе – вдруг что-то серьезное произойдет с сервером, и информация может быть утрачена. Но развитие технологий здесь идет колоссальными темпами, и носители, которые мы используем сегодня, уже завтра могут безвозвратно устареть. Более того, через какое-то время может вообще уже не стать аппаратуры, на которой их можно будет прочитать. Также необходимым требованием к носителям является гарантия долговечности сохранения на них информации, причем речь должна идти не о десятилетиях, а о столетиях.
Допустим, начали бы мы несколько лет назад сохранять информацию на дискетах, и что бы мы сейчас с ними делали? Скоро уже вообще не останется компьютеров, которые их принимают.
Однако, в любом случае, к максимальной оцифровке мы последовательно идем и, в первую очередь, стремимся сделать полностью доступными в электронном виде наиболее востребованные фонды. Благодаря правительственной поддержке мы надеемся вскоре оцифровать значительный объем документов высших органов власти, идет работа и по другим направлениям.
Так, мы уже полностью перевели в цифру и сделали доступным для всех пользователей Всемирной сети интереснейший трофейный фонд Розенберга, изучение которого позволяет узнать множество новых фактов о нацистской оккупационной политике в Европе.
Мы будем заниматься этим и дальше – без наскока, но последовательно. Для меня аксиоматично, что надо стремиться выложить в Интернет как можно больше фондов, что значительно облегчит исследовательскую работу, да и просто даст всем желающим возможность приобщиться к историческим первоисточникам.
Что изменится для архивов с готовящимся полным переходом органов власти к электронному документообороту?
Мы полностью готовы к этому. Специально для этого был решением правительства создан центральный электронный архив, который готов к приему документации.
Замечу также, что принято обоснованное решение переходить к полному электронному документообороту плавно. Какой-то период документы все равно будут иметь один официальный бумажный экземпляр, который мы будем принимать на сохранение вместе с электронным аналогом.
Будет ли дальше продолжаться процесс рассекречивания?
Он идет постоянно. Мы регулярно снимаем гриф секретности с архивных материалов, и сейчас процент засекреченных документов, вероятно, наиболее низкий в мире – всего 0,17%. И в них не входит ни один документ идеологического характера, как привычно лгут «борцы с режимом». Это документы, касающиеся национальной безопасности страны – оборонная документация, документация на объекты стратегического характера и тому подобное. Гриф секретности на них стоит в самых демократичных странах мира.
Ольга Петровна, вы были мэром Конотопа, одним из наиболее заметных народных депутатов. Не скучно после этого в архивах?
Работы в архивах столько, самой разной – от ежедневного наблюдения за стройкой до массы вопросов деятельности каждого подчиненного мне архива, что тут не до скуки. Поверьте, здесь отнюдь не тихая заводь. И эта работа приносит мне огромное нравственное удовлетворение – я ощущаю себя хранителем истории. А не зная правду о нашем прошлом, нелегком, подчас трагическом, но подлинно великом, мы никогда не сумеем построить желаемое будущее.
Правда, по Конотопу я очень скучаю…
Беседовал Егор Смирнов