Война окончена, смотрите (видео)
Снимать мелодраму, разворачивающуюся на фоне событий гражданской войны, – дело опасное даже для умудренного опытом режиссера. Слишком уж велик риск, рифмуя «любовь» и «кровь», скатиться в пошлость, тем более преступную, если речь идет о войне реальной и не столь отдаленной по времени.
Тем не менее Анджелина Джоли, всей своей жизнью демонстрирующая, что не боится трудностей, все же решилась выбрать бэкграундом для своего дебюта в качестве режиссера и сценариста боснийский конфликт 1992–1995 годов – и результат, увы, оказался еще плачевнее, чем можно было ожидать.
Нет никаких сомнений в том, что Джоли руководили самые благие намерения. Всерьез озабоченная гуманитарными катастрофами голливудская звезда, очевидно, хотела напомнить миру об ужасах войны, которую, по ее мнению, уже стали порядком забывать даже в тех местах, где она происходила.
И уж чего-чего, а ужасов здесь хватает с избытком: пытки, концлагеря для женщин, расстрелы, массовые изнасилования, убийства мирного гражданского населения и выброшенные с балкона младенцы – полный набор кошмаров, сопровождающих братоубийственную резню, в которой стираются любые признаки цивилизации, начинает разворачиваться на экране уже с первых минут фильма. Беда, однако, в том, что зрителям так и не представлено ни малейших объяснений того, почему столь долго живущие в гармонии (так утверждает первый титр картины; как мы знаем из реальной истории, это был вопрос дискуссионный) люди внезапно расчеловечились до такой степени. Война начинается как будто бы вдруг, и ее причины так и остаются для аудитории тайной.
Хуже того: в отличие от режиссеров из бывшей Югославии, снявших уже не один десяток фильмов на ту же тему, Джоли откровенно принимает одну из сторон конфликта.
И хотя в фильме (благодаря участвовавшим в его съемках боснийским и сербским актерам) и звучит реплика «я не всех сербов ненавижу: моя мать тоже сербка», она мало что меняет. Мусульмане здесь исключительно невинные жертвы, сербы — исчадия ада почище гестаповцев; и когда где-то к середине картины в Даниеле на время просыпается какая-никакая человечность, поверить в это уже невозможно.
К сожалению, первый фильм Джоли-режиссера плох не только своей одномерностью. Свою роль сыграла и приверженность Джоли большому голливудскому стилю, с его панорамами, тщательно выстроенными кадрами, симфоническим саундтреком и отчаянной мелодраматичностью, так резко контрастирующими с жуткой, пыльной, соленой и кровавой реальностью военных преступлений. В фильме так любовно выстроена каждая сцена насилия (одно из убийств даже показано в рапиде), что порою кажется, будто режиссер не столько ужасается, сколько наслаждается бесконечными кровавыми подробностями войны.
Не зря острые на язык западные журналисты окрестили фильм Джоли – по аналогии с жанром «пыточного порно» – порно военным: подобной спекулятивной эстетизации геноцида не позволял себе, кажется, даже сам Уве Болл.
Впрочем то, что фильм не удался (хоть и был впоследствии номинирован на «Золотой глобус»), почувствовала, кажется (возможно, бессознательно), и сама Джоли. Айла в ничем не оправданной и даже откровенно лишней сцене говорит Даниелю, рассказывая о живописи: «Самое главное на картине в пустотах, потому что художник принимает почему-то решение не рисовать там ничего». Быть может, снимая свой фильм, Джоли поняла: безмолвие, которым Голливуд старается обходить тему страшной войны в Боснии, в сущности, вполне оправданно. И дело не только в том, что американцы принимали участие в конфликте на одной из воюющих сторон, а потому любое сделанное в Голливуде кино на эту тему будет выглядеть так или иначе агиткой.