Он рассказал, что в большинстве западных стран, в отличие от Украины, люди могут еще при жизни дать согласие на то, чтобы выступить донором после своей смерти, недавно эту норму закрепили в Беларуси и России. Эта политика поддерживается на государственном уровне, проводится пропаганда среди населения, согласие человека стать донором расценивается как благородный поступок.
А в Украине донорами могут стать только близкие родственники, которые отдают своим детям или родным почку или часть печени. Согласие на изъятие органов после смерти человека также дают его родственники, но в большинстве случаев врачи получают отказ.
В результате при годовой потребности Украины в трансплантации почки в 2 тыс. органов за прошлый год сделали 86 операций. И одну трансплантацию сердца. При этом, благодаря государственной программе поддержки трансплантологии, в стране существуют семь действующих трансплантационных центров, которые оснащены современным оборудованием. В них работают высококлассные специалисты, у которых руки «скучают по штурвалу». Но потенциал данных центров практически не используется.
И под конец г-н Никоненко добавил оптимизма в свой спич, немного поведав телезрителям о вопросах трупной трансплантологии, которая в последний год, к его огорчению, практически остановилась.
Ну, что тут можно сказать? Каждый должен делать свое дело: врачи лечить, а специалисты по коммуникациям с общественностью объяснять этой общественности, что такое хорошо и что такое плохо. Я понимаю, что трансплантолог Никоненко не ставил своей целью запугать население Украины до полусмерти. Но это у него получилось.
Вместо того, чтобы говорить о жизнеутверждающих сторонах вопроса, он подробно остановился на самых «ласкающих слух» медицинских терминах, в частности на трупной трансплантологии и скучающих врачах из семи (!) медицинских центров.
Хотите сердечко трупа? А почечку трупную? А кишечку от покойника? Если бы я имел целью завалить процесс, я бы именно так и говорил. Но ведь главный трансплантолог Минздрава наверняка рассчитывал на обратное? Просто он не те слова подобрал…
Впрочем, в сказанном пугает не только стилистика, но и суть. Минздрав предлагает презумпцию согласия, которая означает, что любой пациент, годящийся для разборки на органы, может быть использован на благо других людей и медицины априори.
Хотите сердечко трупа? А почечку трупную? А кишечку от покойника? Если бы я имел целью завалить процесс, я бы именно так и говорил. Но ведь главный трансплантолог Минздрава наверняка рассчитывал на обратное? Просто он не те слова подобрал…
Это российский вариант. В России с недавнего времени ввели в законодательство норму о презумпции согласия умершего без обязательного согласия родных. Другими словами, работники больницы, где констатирована смерть мозга, не обязаны никого ни о чем спрашивать. Они лишь ставят родственников перед фактом, что пациент умер, а дальше действуют по ситуации. Конечно, если родственники стоят под дверью реанимации и кричат, что не отдадут тело покойника на растерзание, трансплантации не будет. Но если они тихо плачут в сторонке, его могут быстренько разобрать на запчасти.
Хорошо это или плохо? В принципе, хорошо. Потому, что чья-то смерть спасет чью-то жизнь. С другой стороны, посмертная трансплантация (от слова «трупная» меня все-таки воротит) – своего рода гражданский подвиг, преодоление собственного эго на благо других людей. Не все на это способны. И подходить к ее внедрению в подсознание людей нужно осторожно.
Американцы, например, привлекли к пропаганде донорства Голливуд. На эту тему снят один из лучших фильмов в мировом кинематографе – «Семь жизней», смотреть который без слез невозможно. Главный герой фильма Тим становится виновником автомобильной аварии, в которой гибнут семь человек, включая его жену. Не в силах простить себя, он решает спасти семь других жизней. Большую часть фильма Тим глубже узнает людей, которым он собирается подарить свои органы. Убеждается в том, что они по-настоящему добрые и заслуживают такого подарка судьбы. Попутно будущий донор влюбляется в девушку, которой должно достаться его сердце. Любовь-морковь отодвигает час расплаты, но как только состояние здоровья девушки ухудшается, Тим укладывается в ванну со льдом, перерезает вены и вызывает знакомого врача.
Я не случайно в деталях пересказал сюжет этого фильма и особенно финал. Дело в том, что органы покойника (извините за прямоту) – товар скоропортящийся. И действовать тут нужно быстро. Именно это обстоятельство вместе с презумпцией согласия не может не пугать простого украинского гражданина. Как быстро с момента смерти его станут «потрошить»? Не начнут ли некоторых больных рассматривать как перспективных доноров и реанимировать лишь для вида? После многочисленных скандалов то с продажей детей из больниц, то с исчезновением людей над этим стоит задуматься.
Не сомневаюсь, что отзовутся специалисты, которые будут долго доказывать, будто вытащить органы у еще не до конца умершего человека невозможно. Это, дескать, исключено самой процедурой констатации смерти.
Не верьте. Есть стандартная российско-европейская инструкция (у нас, не сомневаюсь, будет такая же), согласно которой врач-реаниматолог ставит диагноз «смерть мозга» даже при работающем сердце и искусственной вентиляции легких. Для того чтобы не было ошибок, после констатации смерти должно пройти всего шесть часов. По истечении этого периода умерший расценивается как донор и его можно «расщеплять» на органы.
Однако не секрет, что бывают разные состояния глубокой комы, некоторые виды отравления и т.д., когда человек выглядит абсолютным покойником. Не дышит, не пульсирует, не подает признаков жизни. Но потом все-таки оживает. Случаи, когда «трупы просыпались» в морге, это не только анекдоты, но и реально зафиксированные факты медицинских курьезов.
Но мало курьезного будет, если какого-нибудь молодого парня, сбитого машиной, объявят умершим в результате не слишком пристального осмотра, и быстренько пустят на органы денежным клиентам. А потом окажется, что он был скорее жив, чем мертв, и его просто не пытались спасти.
Что же делать? Нужно последовать опыту стран, которые идут не от презумпции, а от согласия человека на посмертную трансплантацию. В Латвии, например, каждый житель страны должен изъявить свое отношение к посмертному донорству (да или нет), сделав по достижении 18 лет соответствующую отметку в специальной карточке
В России с этим пока вроде бы все спокойно. Но лишь потому, что там нельзя за деньги продвинуться в листе ожидания на пересадку органов. Насколько я знаю, список публичный, его тщательно контролируют, вопрос внеочередных трансплантаций рассматривается на федеральном уровне. А трансплантация вне очереди за деньги – это серьезное преступление, за которое врачам (и всем причастным) дают срок.
У нас, судя по всему, подобные нюансы уходят на второй план. А вперед выдвигается коммерческая составляющая: семь медицинских центров вынужденно бездействуют, необходимо загрузить их работой.
Честно говоря, не могу судить, какие там специалисты (если они по одному сердцу в год пересаживают), но не сомневаюсь: клиенты, готовые платить любые деньги за здоровый орган, найдутся. Нежелание умирать слишком мощный стимул, чтобы обреченные больные перебирали врачами и органами. А дальше, учитывая наш уровень коррупции во всех сферах, и особенно в медицине, может начаться то, о чем было сказано выше.
Что же делать? Нужно последовать опыту стран, которые идут не от презумпции, а от согласия человека на посмертную трансплантацию. В Латвии, например, каждый житель страны должен изъявить свое отношение к посмертному донорству (да или нет), сделав по достижении 18 лет соответствующую отметку в специальной карточке. Его решение конфиденциально и заносится в общую базу данных.
В Бразилии другая модель. Там, как и в Украине, есть проблемы с коррупцией, к тому же колоссальная преступность, миллионы бедных, живущих в фавелах. Чтобы не провоцировать «криминальное донорство» и не соблазнять коррумпированных врачей разбирать бедняков на «запчасти», граждан при помощи рекламных кампаний склоняют к добровольному согласию жертвовать органы. Каждый бразилец, пожелавший подарить кусочек себя другому человеку, заполняет специальную карточку донора. Если я не ошибаюсь, такая же система и в США. Во всяком случае, в некоторых штатах.
Почему бы и нам не пойти таким маршрутом? Ведь у отечественных пиарщиков есть неплохой опыт социальных рекламных кампаний против абортов, за усыновление детей, за повышение рождаемости. Вроде известных всем плакатов: «Стране нужны космонавты».
И надо сказать, что реклама оказалась двигателем не только торговли. Усыновление детей стало в хорошем смысле модным направлением. Многие состоятельные семьи, даже имея собственных наследников, берут малышей из детдома. А все потому, что телеролики о брошенных крошках не могут оставить их равнодушными.
Уверяю, что при грамотном подходе к пропаганде посмертного донорства мы бы за пару лет получили необходимое число добровольцев. Достаточно обратить внимание на статистику: ежегодно в Украине умирает около 750 тыс. человек. Примерно 90 тыс. из них забирает рак. Еще несколько десятков тысяч – туберкулез, СПИД и другие аналогичные недуги. Эти люди, увы, не могут пригодиться для трансплантологии. Как и глубокие старики с изношенными организмами (снова извините за вынужденный цинизм, тема такая, – автор). Но выбрать из 750 тыс. человек пару тысяч тех, кто хотел бы помочь человечеству, – это вполне реально. И не надо пугать народ «трупной трансплантацией» в добровольно-принудительной форме. Ибо ничем позитивным это не пахнет.
P.S. Специально для идеологов презумпции согласия я подобрал три фотографии. Это – самые удачные, по мнению психологов, рекламы посмертного донорства в мире, которые дали колоссальный эффект в обществе. Лично мне больше всего понравилась находка бельгийцев. Очень остроумно. И совсем не страшно. Но, говорят, что американская реклама была еще более убедительной.