Любовь до и после гроба (видео)
Анна мучительно переживает постепенную утрату самостоятельности и очевидно страшится грядущей бессознательности. Она ненавидит больницы и берет с мужа обещание не отдавать ее врачам при любом развитии ситуации.
Жорж готов выполнять это обещание до самого конца, хоть и сам уже ходит не без труда. Периодически появляется дочь (Изабель Юппер), чтобы выступить с позиций рацио, осуждающего обреченную ношу.
Австриец Михаэль Ханеке долгие годы снимал фильмы про механику и метафизику жестокости в жизни и в кино. Про рождение насилия из духа буржуазного благополучия. Про то, как отчужденный подросток из свидетеля и зрителя превращается в действующее лицо и постановщика смерти («Видео Бенни»). Про то, как на пороге дома образцово-высокой культуры быта появляются двое, чтобы установить новые правила («Забавные игры», снятые им дома и затем переснятые кадр в кадр для Голливуда). Про то, как поклонница Шуберта погружается в ад самоистязания и подавления («Пианистка»). Про то, как в германской деревне в тени борьбы за чистоту и невинность вызревает страшное будущее Европы («Белая лента»).
И вдруг любовь, да еще вынесенная в название. Это не ловушка, Ханеке не даст ни одного формального повода усомниться в том, что Жорж любит Анну и наоборот. Не дадут и артисты, проживающие на экране не роли даже, а выпавшее им испытание без малейшего намека на сентиментальность. Разумеется, это не юбилейная открытка с благостной картинкой, которая должна вызывать умиление, но и на исповедь автора не похоже.
Провожая неожиданно идеальных героев старого мира, который он бичевал не хуже нового, режиссер никак не выдает собственных чувств, если о них вообще имеет смысл говорить. Бесстрастность, с которой Ханеке аранжирует формально безупречную картину Бетховеном и все тем же Шубертом, способна вызывать оторопь.
Но если он и уподобляется патологоанатому, то это безупречный патологоанатом, внимательный и точный в деталях. От сна, в котором умирает сам старый дом, до наполненного физически ощутимым чувством неловкости визита благодарного ученика к выдающемуся педагогу. Близость конца резко сужает мир до двоих. В этой гробовой уже любви нет места третьим, даже если речь идет о собственном ребенке.
Да и на двоих одну смерть не разделить. Что она может больше страшить того, кто остается, чем того, кто уходит, не новость. Как и то, что удерживающая уходящего в агонии любовь эгоистична. Когда угасает один из двоих, каждый из них парадоксальным образом оказывается один на один с этим фактом. Но можно ли извлечь из увиденного какой-то урок? Если кто-то сумеет, возможно, ему повезло. Поскольку смерть – дело одинокое, то и возможный резонанс зависит от личных с ней отношений.