Все началось с того, что в конце 80-х – начале 90-х милиции стали позволять выходить за рамки закона. Это была «революционная необходимость», связанная с развитием кооперативного движения, которое породило такое новое явление в преступном мире, как рэкет.
Воевать с рэкетирскими группировками теми же методами, что с карманниками и квартирными ворами, было наивно. «Раньше милиционер не имел права выстрелить на поражение, пока не сделает два предупредительных выстрела в воздух. Но когда у бандитов появились автоматы и гранатометы, это требование стало просто смешным. И нам разрешили применять оружие на поражение сразу, если существовала угроза жизни сотрудника или граждан», – рассказывает ветеран уголовного розыска.
В то же время из отдела угрозыска по групповой преступности сделали новую структуру – УБОП. Именно УБОП считался «белой костью» всей правоохранительной системы. Он имел не только лучшее оснащение, но и более широкие полномочия. Убоповцы внедряли своих людей в ОПГ, входили в контакт с рэкетирами, использовали связи в преступных кругах для оперативных действий. Так изменились отношения в плоскости «милиция – преступный мир».
«Невозможно представить, чтобы настоящий вор сидел за одним столом с начальником милиции, – говорит ветеран правоохранительных органов. – Но уже в 1993-м, как сейчас помню, лидер славянской ОПГ приходил поздравлять нашего начальника с днем рождения, и это никого не удивляло, поскольку в тот момент эта ОПГ (скажем прямо) была нашим ситуативным союзником в борьбе с чеченской мафией».
Социальная болезнь под названием «деградация милиции» находится в том состоянии, которое не лечится ничем. Или лечится напалмом. Это проблема не сегодняшнего дня. И чтобы ее понять, мы консультировались с разными специалистами – от ветеранов правоохранительных органов до молодых психологов
Чеченскую и прочие мафии победили. Рэкет искоренили. Мастодонты рэкетирского движения дружно легли в могилы или отправились отбывать длительные сроки заключения в тюрьмы. Милиция победила. Но вместе с головокружением от победы к ней пришло ощущение безнаказанности и вседозволенности.
«Говорят, что армия, которая долго не воюет и бездельничает, начинает деградировать, терять дисциплину, – говорит старый милиционер. – Это произошло и с милицией. Я начал работать в органах участковым в 1976 году. Трудился так, что едва доползал домой и тут же вырубался спать – мертвый от усталости. Участок обойти, самогонщиков погонять, бытовые конфликты уладить. Чуть какая-то неприятность, тебя поднимает среди ночи районный начальник или сотрудник уголовного розыска и давай допытывать: какие есть на территории подозрительные люди, кто мог бы совершить преступление, где живут наркоманы, кто их поставщик и так далее. И попробуй не ответь. А сейчас я даже не знаю, кто мой участковый. Никогда его не видел. Ни разу он не приходил ко мне знакомиться или проверить, как хранится именное оружие. Только однажды услышал от соседей, что он крышует какие-то киоски, и уже купил на нетрудовые доходы подержанный «Опель». Вот и вся информация…».
Действительно, прошли времена, когда милиция чувствовала себя сначала «киношными романтиками», а затем – униженной и оскорбленной. И за бутылку водки готова была «воробья в чистом поле загонять». Сейчас любая просьба – в отношении ли уголовного дела, или по другим вопросам, имеет свою таксу. И цены очень серьезные.
Понимаю, что все хотят жить в достатке, причем здесь и сейчас. Понимаю и то, что в милицию на зарплату в 2,5 тыс. грн. приходят вовсе не альтруисты. Но одно дело, когда ты платишь премию в 3 тыс. «зеленых» за особое рвение в поиске угнанного автомобиля, другое – когда за эту же сумму выкупаешь избитого до полусмерти родственника, которого без причины задерживают «потому что он похож на фоторобот».
И вот в этом месте начинается самое опасное заблуждение высшего милицейского руководства, укоренившееся почти 20 лет назад: о том, что необходимо блюсти честь мундира и с пеной у рта защищать своих, даже если вина налицо.
Эта колоссальнейшая ошибка уходит своими корнями опять-таки в «юность УБОПа». Когда нужно было очистить страну от массового рэкетирского нашествия, и приходилось действовать отнюдь не правовыми методами. Тогда, чтобы стимулировать сотрудников к действию, им обеспечили защиту от претензий по поводу «неуставных методов» оперативной работы и дознания.
Война с рэкетом закончилась, а традиция выгораживать «своих» осталась. Только ввиду отсутствия активных боевых действий она переместилась в бытовую плоскость. Милиционер не бывает пьяным за рулем. Даже если не стоит на ногах и от него разит самогоном
Но война с рэкетом закончилась, а традиция выгораживать «своих» осталась. Только ввиду отсутствия активных боевых действий она переместилась в бытовую плоскость. Милиционер не бывает пьяным за рулем. Даже если не стоит на ногах и от него разит самогоном. Виновником ДТП милиционер может стать только при одном условии: если он наехал на крутого «мажора». Милиционер не бьет задержанного и не убивает. Задержанный сам убивается, упав с высоты собственного роста. Раз 10 подряд. Милиционеры не насилуют женщин, у них все происходит по согласию. Даже если у «согласных» дам на теле с десяток гематом. Милиционер не грубит и не хамит. Он работает.
Очень хорошо помню историю, когда девушка из нашего дома была ограблена по дороге с работы. У нее вырвали сумку с ключами от квартиры, деньгами, паспортом. Толкнули на землю, били ногами. Она прибежала в отделение милиции. С разбитым лицом, плачущая. Говорит: высылайте наряд, преступники, наверное, отпирают мою квартиру, у них ключи и паспорт с пропиской. Просила разрешения позвонить по телефону маме. Ей не разрешили, дескать, служебным телефоном нельзя пользоваться. Не дали даже воды и платок, чтобы приложить к разбитому лицу. Сотрудник милиции сначала доел колбасу с чесноком и только потом принял у нее заявление. Без всякого энтузиазма. Я написал об этом заметку, мне позвонили из пресс-службы, долго уверяли, что никакого чеснока не было. На этом все «оргвыводы» закончились.
Ветеран угрозыска, с которым я беседовал сейчас, говорит, что во времена его молодости к подобным заявительницам относились по-другому. «И чаю бы ей принесли, и тут же отправили бы на патрульной машине – осмотреть район. Это все потому, что в милицию идут не работать, а деньги зарабатывать. И плачущая девушка им совершенно неинтересна: что с нее возьмешь, кроме хлопот».
«Врадиевские оборотни» тоже пришли в органы зарабатывать деньги. Один занимал хлебную должность – выдавал разрешения на оружие. Другого устроил родственник-прокурор. Оба были совершенно уверены в двух вещах: во-первых, ничего не надо делать, сверху «прикроют»; во-вторых, девушка, над которой они поиздевались, умрет и ничего им не будет. И тут вот такой «сюрприз» – выжила, дала показания, их задержали.
Что делать в этой ситуации? Чистить ряды, говорят ветераны, но не по политическим мотивам, как это делал Луценко. Кстати, тот же Юрий Витальевич, когда встал вопрос каких-то очередных пыток в провинции, кинулся на защиту милицейского мундира. Что не удивительно: палачами были «правильные оранжевые менты». А своим – можно. Это чужим нельзя.
«Чистка» (тотальная переаттестация) должна быть совершенно аполитичной, и только по формальным признакам – соответствует моральным и профессиональным качествам или нет. Но и тут возникает проблема критериев отбора
Поэтому «чистка» (тотальная переаттестация) должна быть совершенно аполитичной, и только по формальным признакам – соответствует моральным и профессиональным качествам или нет. Но и тут возникает проблема критериев отбора.
«Была когда-то идея – запускать «проверочные бригады» из главка, чтобы они, внезапно нагрянув, проверяли работу низовых работников. Тогда и в райотделы заходили переодетые в «гражданку», и проверяли, как реагирует на вызов. Но вот незадача – по мотивам тех рейдов уволили пять человек. Одного за пиво, другого – за неопрятный вид, остальных тоже за формальные мелочи. На смену им пришли новые сотрудники, и один из них через несколько лет убил задержанного на допросе. Вопрос: чего мы добились той формальной «чисткой», кроме замены шила на мыло?».
Увы, не помогли и глобальные юридические новации. Скажем, новый УПК и УК. Кодекс новый, принцип подачи заявления – новый, а быдлотность среди работников милиции прежняя. Как насиловали односельчанок, так и насилуют.
Оперативные работники говорят, что истоки проблем в разложении самой системы охраны правопорядка. «У нас не осталось искренних борцов с преступностью, таких как Жиглов и Шарапов, – говорит опытный милиционер. – Работа в милиции не только низкооплачиваемая, но и крайне некомфортная. Инициатива наказуема. Продвижение по службе – несправедливое. Если у тебя нет материального стимула или «волосатой лапы», которая потянет вверх по карьерной лестнице, сгниешь за письменным столом. Поэтому задерживаются те, кто пришел деньги зарабатывать и у кого это получается. А остальные сами уходят. Или их «уходят». И вся эта нездоровая обстановка на местах приводит к тому, что остаются такие вот персонажи, как Дрижак и Полищук. Им в милицейских погонах хорошо и комфортно».
Психологи, с которыми мы консультировались, говорят, что в последнее время им часто приходилось сталкиваться с проявлениями «профессиональной деформации». Когда на консультацию приходили вчерашние выпускники школ, попавшие по разнарядке после «бюджетного юрфака» в органы внутренних дел. Через пару лет работы у них кардинально менялся характер. Они становились жестокими, нетерпимыми, заносчивыми, приобщались к выпивке, замыкались в компании «новых друзей». Потом их увольняли или они уходили сами, и начиналось мучительное пробуждение. «Как будто из космоса вернулись или из запоя вышли», – говорит психолог. И тут же объясняет: это вроде наведенного сумасшествия. Проще говоря, с кем поведешься, от того и наберешься.
Поэтому, как ни банально это звучит, милицию надо лечить двумя методами: жестко карать и регулярно воспитывать. «Рыба портится с головы – если начальник пьет пиво и берет взятки, то же самое будут делать подчиненные», – говорит психолог. Но где набрать опрятных, неподкупных, сильных характером милиционеров на все низовые руководящие должности, чтобы вычистить из органов набежавшую туда «шпану», типа той, что пришлось наблюдать по дороге в Полтаву? «Шпану», до того обнаглевшую, что даже пример Врадиевки не пугает и не меняет привычной линии поведения.
Это сложный вопрос, говорят мои опытные собеседники, но другого пути нет. Надо набирать молодых, возвращать тех, кого выдавили из системы, кто ушел сам во время «оранжевой чистки». А главное, нужно отказаться от ошибочного правила «своих не сдавать». Увольнять надо даже по подозрению в дискредитирующих обстоятельствах. И не бояться, что новые кадры не придут. Наоборот, чем быстрее из системы выкинут дрижаков, тем больше шансов, что в обозримом будущем она очистится и приступит к непосредственным обязанностям: защищать население от преступности, а не себя от населения.