Вторая красная армия с «разноцветными» командирами

…Противоречивым, грозным и страшным выдался 1917 год для Российской империи. Сто лет назад он стал годом двух революций, навсегда изменивших облик и России, и планеты, и всего человечества. До сих пор оно не может жить так, как жило до 1917-го. А тот же Николай уже 2 марта 1917 года в том же дневнике обозначил еще один лозунг той поры: «В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость и обман!». Он, отрекаясь от престола в толпе предателей и трусов, это уже знал. Другие же люди об этом пока не догадывались…

…В январе 1917-го штабс-капитан Русской императорской армии Евгений Венедиктов (1895 -1918), как подобает военному, был на фронте. Командиром артиллерийского орудия в Донском казачьем полку встретил новый год и Павел Бондаренко (родился в 1894 году). Профессиональный революционер-большевик Василий Яковлев (настоящее имя – Константин Мячин, 1886-1938) наоборот – встречал 1917-й в эмиграции, в бельгийском городе Льеже, где работал мастером завода Всеобщей компании электричества. Все последующие герои нашего повествования тоже встретили новый год на фронте: Федор Махин (1882-1945) – подполковником, штаб-офицером для поручений управления генерал-квартирмейстера штаба Дунайской армии; Александр Харченко – поручиком; Виктор Блохин – капитаном, венным юристом, еще при империи закончившим военную академию; Иван Максимов (1894-1939) – прапорщиком Белостокского пехотного полка; Василий Шорин (1870-1938) – полковником 333-го пехотного Глазовского полка.

Они были разными по происхождению – дворяне, служащие, казаки, крестьяне, рабочие. И всех их сначала объединили самая страшная война того времени – Первая мировая и крах империи, а потом разъединила война гражданская, которая залила кровью родную страну, но вполне закономерно предшествовала наступившей после нее политической, экономической и социальной трансформации бывшей империи в социалистическое государство якобы рабочих и крестьян. Но еще в гражданскую они на себе почувствовали и сами на своем опыте подтвердили то, о чем говорил расстрелянный император – «кругом измена и трусость и обман!».

У всех же обозначенных людей было еще одно общее в биографии, что навсегда и определило их судьбу, и стало в чем-то знаменьем того непростого времени. Все они – в разное время командующие 2-й (2А) армии Рабоче-крестьянской красной армии (РККА), сформированной в годы гражданской войны большевиками и просуществовавшей с апреля 1918-го по июль 1919 годов. Она пережила два формирования и два разгрома-разгона. Первое – с апреля по июнь 1918 года. И создана она была и воевала тогда в Украине на основании резолюции «Об организации военной силы» II Всеукраинского съезда Советов в Екатеринославе (сейчас – дурацкий Днепр). 2А с 1000 бойцов пехоты и немногочисленной конницей стала одной из пяти красных армий в Украине, которые воевали против австро-германских оккупационных войск и были ими разгромлены. С боями 2А отходила к Екатеринославу, потом защищала Донбасс, а затем отступила еще дальше – часть под Царицын, часть в Калач и Воронеж. Там ее и переформировали. На первом этапе ею командовали Венедиктов и Бондаренко.

Гораздо более символичным стало второе формирование 2А – с июня 1918-го по июль 1919 года из отрядов Оренбургской и Уфимской красноармейских групп Восточного фронта, который должен был бороться с белогвардейскими войсками адмирала Александра Колчака. В то время эта армия, в которую вошли шесть дивизий, и стала печально знаменитой тем, что первые три ее новых командующих перешли на сторону белых: Василий Яковлев 26 июня, почти сразу после формирования армии и его назначения, Федор Махин прокомандовал неделю, с 26 июня по 3 июля 1918-го, а Александр Харченко – и того меньше, всего два дня 3-4 июля 1918-го. «Кругом измена и трусость и обман!»…

Последующие командармы – Виктор Блохин, Иван Максимов и Василий Шорин – смогли как-то стабилизировать армию и бросить ее на фронт. Последний командарм-2 Шорин в сентябре 1918-го рапортовал в штаб Восточного фронта: «Доложу, что, прибыв в район Второй Армии, я застал Армию в полном развале… от Армии осталось несколько партизанских отрядов, оторванных от штаба, окруженных неприятелем, плохо снабженных и морально разложившихся…». Но армия все равно была нужна. Любая! И ее переформировали и опять оставили в окопах. Опытный Шорин справился с задачей. Армия наступала и отступала, была бита и била врага, брала и оставляла города. Вершиной ее боевых достижений называют взятие Кунгура и Екатеринбурга в июле 1919-го. И уже, тогда, в июле 1919 года, когда чаша весов на Восточном фронте начала окончательно склоняться на сторону красных, ее полностью расформировали. И в истории она осталась такой, как была – с ратными подвигами бойцов и позором командующих…

По-разному, ой, как по-разному. Смерть на поле боя, не предав свои взгляды вторично, встретил только первый командарм-2 Евгений Венедиктов. Бывший служащий и кадровый офицер императорской армии, он сблизился с большевиками сразу после Февральской буржуазной революции 1917-го, покончившей с монархией и освободившей его от присяги императору Николаю. С 2 по 20 апреля 1918 года он командовал 2А в составе Южного фронта, а когда армия ушла на восток, в мае того же года был взят в плен белыми казаками в станице Казанской Донской области и убит. В Кишиневе до сих пор есть улица его имени. За то, что руководил боевыми действиями против румынских оккупационных войск в районе столицы Молдавии и участвовал в обороне Бендер.

Выжил и сделал полноценную военную карьеру на новой социалистической Родине один из восьми командармов – за гражданскую войну награжденный орденом Красного Знамени Павел Бондаренко, выходец из крестьян нынешней Волгоградской области.

До назначения командармом с ноября 1917-го послужил в Красной гвардии под командованием будущего знаменитого командарма 2-й конной армии Филиппа Миронова (главного конкурента Семена Буденного и потому расстрелянного еще в 1921 году). На следующий год вступил в РККА и в ней прошел путь от комдива, командарма, опять комдива, избежав даже репрессий 1937-1938 годов и пройдя всю Великую Отечественную войну. Ее он закончил на должности командира 86-й дивизии ПВО Южного фронта. Потом находился в распоряжении Управления кадров войск ПВО СССР и ушел в отставку в 1946-м. И потерялся – дальнейшая его жизнь, как и дата смерти, увы, неизвестны…

Затерялись без следа в истории два командарма, один из которых (Харченко) последним убежал к белым, а другой (Блохин) после него стабилизировал и сохранил армию от разгона и позора. Об Александре Харченко вообще не известно ничего, кроме того, что он начинал Первую мировую войну подпрапорщиком 31-го пехотного Алексеевского полка, который уже в ноябре 1914-го становится прапорщиком армейской пехоты за отличия в делах против неприятеля. А потом и поручиком. Как он попал в РККА, не известно, но уже в 1918 году, 19-28 июня, он командует 1-й красной армией, а в июле приступает к командованию 2А и сразу переходит к белым. И становится фигурой умолчания.

И что самое удивительное: большевики в полной мере познали правоту свергнутого им Николая II («кругом измена и трусость и обман!»). Кадровые офицеры («военспецы» по-тогдашнему) приходили к ним за пайком, служили им, а потом бежали к белым. Предавали не просто рядовые командиры, а командующие армиями и даже фронтами (в 1918 году предал даже командующий Восточным фронтом Михаил Муравьев). Именно переходы к белым Харченко и Муравьева, похоже, стали последними каплями в чаше терпения большевиков. ЦК РКП(б) в директиве от 29 июля 1918 года возложил прямую ответственность за деятельность военспецов (вплоть до смертной казни) на комиссаров: «Военные комиссары не умеют бдительно следить за командным составом. Такие случаи, как побег Махина, как самостоятельный переезд Муравьева из Казани в Симбирск, как побег Богословского и проч., ложатся всей тяжестью на соответственных комиссаров. Над недостаточно надежными лицами командного состава должен быть установлен непрерывный и самый бдительный контроль. За побег или замену командующего комиссары должны подвергаться самой суровой каре, вплоть до расстрела».

А позже большевики для обеспечения лояльности и верности военспецов применили систему заложничества по отношению к их семьям. Главнокомандующий РККА Иоаким Вацетис 5 октября 1918 года разослал по фронтам категорическое распоряжение: «Приказываем всем штабам армий республики и окружным комиссарам представить по телеграфу в Москву члену революционного военного совета республики Аралову списки всех перебежчиков во вражеский стан лиц командного состава со всеми имеющимися необходимыми сведениями об их семейном положении. Члену Реввоенсовета товарищу Аралову принять по соглашению с соответствующими учреждениями меры по задержанию семейств предателей и о выработанных мерах сообщить революционному военному совету для всеобщего объявления».

А потом из Москвы и Петрограда на Восточный фронт начали присылать военспецов (полковников и подполковников), которые отвечали всем критериям, необходимым для верной службы и победы. Они знали военное дело, а их семьи оставались заложниками в обеих столицах Советской России. Одним из таких «стабилизаторов» и был Виктор Блохин, скорее всего дворянин, капитан-генштабист, военный юрист и к июню 1918-го уже большевик и член Высшей военной инспекции. Летом 1918-го для инспектирования губернского военного комиссариата и оказания помощи в деле строительства Красной Армии он прибыл в Уфу вместе с Николаем Подвойским, членом Военно-революционного комитета, который руководил взятием Зимнего дворца в октябре 1917-го, и автором символа РККА – красной пятиконечной звезды. Тогда же Блохин и стал командармом-2, действия которого похвалил даже главный большевик Владимир Ленин. И все, Подвойский сталинские репрессии пережил, а вот Блохин, похоже, сгинул в них…

Блестящую военную карьеру в РККА сделал и выходец из крестьян Тульской губернии следующий командарм-2 (точнее – врид, временно исполняющий должность командующего) Иван Максимов.

До Первой мировой войны работал в Москве на молочном заводе в качестве рабочего и нарядчика и одновременно учился на Миусских рабочих курсах (окончил шесть классов). В 1915 году был призван в армию, через год окончил школу прапорщиков в Ташкенте и дослужился до подпоручика. Воевал на опасном Румынском фронте. Член РКП(б) с 1918 года, он годом ранее принимает активное участие во всех заварушках и восстаниях, организованных этой партией. После врид командарма-2 закончил младший курс Академии Генерального штаба и командовал штабами разных красных стрелковых дивизий.

В 1921 году окончил Военную академию РККА и был назначен начальником 3-й стрелковой дивизии. С января 1930 года – начальник Военно-топографического управления Главного управления РККА (впоследствии 7-го управления Штаба РККА, а затем 7-го отдела Генерального штаба РККА). В этой должности в 1937 году воевал в республиканской Испании. Награжден орденами Красного Знамени (1922) и Ленина (1937). Но 15 октября 1938 года арестован как «участник военного заговора» и 15 апреля 1939 года Военной коллегией Верховного суда СССР по обвинению в участии в военном заговоре приговорен к расстрелу. И на следующий день аккуратненько и исполнительно расстрелян. Чтобы быть реабилитированным только 30 мая 1956 года. Теми же, кто и приговаривал к расстрелу…

Еще больших высот в карьере при СССР добился последний командарм-2, калязинский, Тверской губернии, дворянин Василий Шорин, полковник Русской императорской армии, перешедший к большевикам после того, как после октябрьского захвата им власти был выбран солдатами начальником 26-й пехотной дивизии.

В сентябре 1918 года в Вятке добровольно вступил в РККА и в качестве командарма-2 способствовал разгрому армий Колчака на Восточном фронте. И потом командовал целым Юго-Восточным фронтом. Член реввоенсовета фронта, соратник Ленина еще по «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса», первый раз арестованный царской охранкой еще в 1897 году Сергей Гусев восторженно писал о метаморфозах 2А: «Через неделю, благодаря энергичной работе привезенного мною будущего командарма Шорина, из прибывших частей и прорвавшихся отрядов удалось сорганизовать две дивизии, которые немедленно были двинуты в наступление».

После гражданской войны являлся помощником Главкома Вооруженными Силами Республики по Сибири, подавил там все антисоветские восстания и способствовал успешному разгрому армии барона Романа Унгерн фон Штернберга. С 1922 года командовал Туркестанским фронтом и разгромил главные басмаческие банды Энвер-паши. До увольнения в запас в 1925 году с пожизненным оставлением в списках РККА был замкомандующего Ленинградским военным округом. Потом руководил работой Осоавиахима в Ленинграде. Награжден орденом Красного Знамени, но репрессирован в 1938 году. И то ли был расстрелян, то ли умучен в тюрьме. Может быть, в преддверии войны с фашисткой Германией ему припомнили, что он еще в 1919 году утвердил отличительный нарукавный знак калмыцких красных формирований – свастику, которая в его приказе названа «люнгтн» (от буддийской «Лунгты», означающей «вихрь», «жизненную энергию»). А Сталину было страшно – «кругом измена и трусость и обман!»…

Совершенно уникально, так, как только и может она складываться во вздыбленные времена, сложилась жизнь двух командармов-2-«предателей» – Махина и Яковлева (Мячина). Федор Махин, сын оренбургского казака, разжалованного и сосланного в Сибирь за оскорбление офицера, родился в Иркутске и начал военную службу еще в 1890 году писарем войскового хозяйственного правления. В 1904 году окончил Оренбургское казачье училище, был выпущен в чине хорунжего, исполнял должность полкового казначея в 7-м Оренбургском казачьем полку, заслужил дворянское звание и в 1913 году по первому разряду закончил Академию Генерального штаба империи.

Какой-то сбой у подполковника Махина случился, когда в 1917 году он вступил в партию социал-революционеров (эсеров) и возглавил штаб ее военной организации. Как эсер по заданию партии вступил в РККА, стал начальником оперативного отделения штаба Московского района, а потом был переброшен на Восточный фронт и возглавил 2А. К тому времени он, опять же как эсер, был противником большевистской диктатуры и сторонников Учредительного собрания, разогнанного большевиками в начале 1918 года (знаменитое от матроса Анатолия Железнякова «Караул устал!»).

И когда члены разогнанной «учредиловки» создали в Самаре Комитет членов Всероссийского Учредительного собрания (Комуч), первое антибольшевистское всероссийское правительство, поддержанное восставшими белочехами, Махин деморализовал свою красную армию и перешел к белым, сдав им Уфу. За это Комуч сделал его полковником, и Махин какое-то время более-менее успешно воевал уже с красными. Но фактически не признал переворот Колчака и разгон им Комуча, а после неудавшегося заговора в 1919 году переехал в Париж, в эмиграцию, из которой он на Родину коротко вернется только в 1944 году… генерал-лейтенантом Национально-освободительной армии Югославии под командованием Йосипа Броз Тито.

Потому что в эмиграции эсер Махин сильно полевел, работал журналистом в эсеровских изданиях «Воля России» и «Pour le Russie», а в 1923 году переехал в Белград, столицу Югославии. Там стал руководителем Российского земско-городского комитета помощи российским гражданам за границей (Земгора), создавал сербско-русский журнал «Русский архив» (1928-1937), сотрудничал в ряде русских эмигрантских и югославских изданий, стал членом масонской ложи в Земуне и хранил партийный архив эсеров. А в 1939 году вступил в Компарию Югославии и подписал обращение, призывающее в случае войны Германии или Японии с СССР способствовать защите своей бывшей Родины.

С началом Второй мировой войны и капитуляции Югославии перед Адольфом Гитлером воевал с гитлеровцами сначала в составе сербских четников (националистов) Драголюба Михайловича, а потом переметнулся к красным партизанам Броз Тито. Работал в отделе радио и пропаганды народно-освободительной армии Югославии (НОАЮ), и его корреспонденции из Югославии публиковались и в советской «Красной звезде». Далее генерал-лейтенант НОАЮ был назначен начальником военных архивов Югославии, заболел и умер в июне 1945-го. Похоронен в Белграде со всеми воинскими почестями. Одна из улиц этого города носит имя Махина…

А вот самому первому предателю-командарму-2 Василию Яковлеву (Константину Мячину) повезло гораздо меньше, хотя извивов и загогулин одной его жизни хватило бы на несколько других. Выходец из уфимских крестьян, а потом рабочий Константин Мячин вступил в РСДРП еще в 1905 году и стал не просто профессиональным революционером-большевиком, а одним из руководителей боевиков Уфимской губернской организации и участником террористических актов и экспроприаций на Урале.

После ряда успешных «эксов» (грабежей) в пользу большевиков с большим количеством жертв (только при одной «Большой Миасской экспроприации» 1909 года в перестрелке с полицией погибли 4 человека и 10 были тяжело ранены) Мячин с большой суммой денег скрылся за границей. Проживал в Швеции, Германии, Италии. Вовлек Максима Горького в кампанию по защите боевиков на судебном процессе в Челябинске (участники «эксов» от полиции сбежали не все). Потом в 1914-1917 годах проживал в Льеже, откуда после Февральской революций в России вернулся под Челябинск, в город Сим. Там и началась его славная и кроваво-успешная карьера при большевиках. Он скоро стал председателем Симского Совета и делегатом 2-го Всероссийского съезда Советов.

Вошел в состав военно-революционного комитета (ВРК) при Петроградском совете, активно участвовал в захвате власти большевиками, был назначен комиссаром телеграфных и телефонных станций. В декабре 1917-го вошел в состав ЧК и даже два месяца – до января 1918-го – был заместителем председателя ВЧК. И везде (во ВЦИК, ВЧК и в Красной армии) он служил под именем Василия Васильевича Яковлева. Весной 1919 года был назначен военкомом Уральской области, но по прибытии на Урал в должность не вступил из-за сопротивления Уралоблсовета, где, похоже, чувствовали, с какой бестией имеют дело. Доставил хлебный поезд из Уфы в Петроград, а взамен оружие для борьбы с белыми оренбургскими казаками атамана Александра Дутова.

В апреле того же года прославился тем, что по прямому поручению вождей Советской России Владимира Ленина и Якова Свердлова перевез царскую семью Николая II из Тобольска в Екатеринбург. Там она и была зверски уничтожена в полуподвальном помещении дома Ипатьева в ночь с 16 на 17 июля 1918 года во исполнение постановления исполкома большевистского Уральского областного Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Но Яковлев (Мячин) к тому времени уже покомандовал 2-й армией и перешел на сторону белых…

У белых у него не заладилось, хотя он вертелся там, как мог. Свободно говорил по-английски, по-немецки и по-французски. Представлялся морским офицером, уволенным со службы «за политику». Один думали, что он белогвардейский агент, который хотел спасти царя. Другие – что немецкий шпион, который не смог вывезти императора в расположение немецких войск. В Комуче же он уход от красных объяснял отчаяньем, разуверением в победе большевиков. Большевикам рассказывал, что хотел внедриться в Комитет для разведывательной работы. С трудом в начале 1919 года бежал в китайский Харбин.

Там, в Харбине, работал электромонтером на мельнице, затем в железнодорожных мастерских КВЖД, откуда за организацию забастовок китайскими властями был изгнан. Под фамилией Стоянович и кличкой «Минор» перебрался на юг Китая, потом вообще в Шанхай. И уже там он всплыл… секретарем в советском консульстве и в аппарате Михаила Бородина, главного политического советника при правительстве вождя китайской революции Сунь Ятсена.

С Бородиным Яковлев (Мячин, Стоянович, Минор) в 1927 году вернулся в… СССР. Там он сразу попал в ГУЛАГ и был осужден «за измену» на «десяточку». Но «за самоотверженную работу на строительстве Беломорско-Балтийского канала» решением ОГПУ освобожден досрочно и даже поработал какое-то время (до 1937 года) в системе ГУЛАГ и ОГПУ – начальником Осиновской группы 2-го отделения Сибирского Управления исправительно-трудовых лагерей (УИТЛ), начальником Исправительно-трудовой колонии (ИТК), завотделом коммунального хозяйства в системе ГУЛАГ. Потом поработал в отделе снабжения на инструментальном заводе в городе Ворсме Горьковской области и только в 1938 году был арестован, осужден и немедленно расстрелян. И реабилитирован, разумеется…

…Вот это жизнь! И через 100 лет дух захватывает. Впрочем, повторяю, и у других героев нашего повествования жизненные пути не прямее и не проще. Потому что, с одной стороны, их толкала революция – этот гигантский социально-политический катаклизм, взрывающий основы, принципы, традиции и устои, а с другой – «кругом измена и трусость и обман!». Очень не хотелось бы об этом говорить через сто лет. Но император предупреждал. А он, оказывается, жизнь знал…