У современной Японии много символов. Новых и старых. Официальных и традиционных, народных. В первую очередь это, конечно же, Хиномару — ее флаг: красный круг, символизирующий солнце, на белом полотнище. Хризантема — знак императоров, которые, уверены японцы, произошли от богини этого светила. Фудзи — самая высокая гора, средоточие мудрости и могущества, на вершине которой должен побывать каждый японец хоть раз в жизни. Омурасаки — государственные бабочки. Большие такие, всех оттенков фиолетового цвета, красивые и изящные. Цветущая сакура — знак красоты и обновления. Сад камней, икебана, 80 тысяч храмов с пагодами и знаменитыми воротами. А есть еще манэки-нэко — фигурки добродушного кота с поднятой лапкой. Это знак того, что он подзывает к себе. И переводится название соответственно — манящий кот. И он не зря манит — в Японии есть на что посмотреть и чему научиться…
Главный символ Японии — это, конечно же, она сама. Ее села, где все совершенно, продумано до мельчайших деталей, чтобы дать человеку максимальную выгоду. Ее города, начиненные таким современным техническим «фаршем», что кажется, тебе и делать самому ничего не надо: нажал кнопку — и все совершается по твоему велению. Шикарные дороги, кружева автострад и многоэтажные хитросплетения транспортных развязок, мостов и эстакад, похожие издали на миражи. Офисные небоскребы в удивительном окружении жилых домов, делающие мегаполисы очень похожими на пчелиные ульи, где все строго распланировано и регламентировано целесообразностью.
Но что с самого начала поражает в Японии, так это удивительное умение все приспосабливать к своей жизни, заимствуя любую мелочь из чужого опыта. И ничего удивительного здесь нет. Япония — не просто островная страна.
Она еще и практически лишена полезных природных ископаемых и даже жизненного пространства. Но долгое время в развитии полагалась исключительно на свои силы, умение и талант. Не прошло еще и 140 лет с того момента, когда в 1868 году Япония окончательно «открылась» перед остальным миром с его техническими и научными достижениями. Поэтому в улучшении своей жизни японцы нередко действуют по наитию, в процессе постижения незнакомой действительности и «приручения» непознанного, начиная с одних задач и приходя иногда к прямо противоположным результатам. Но если уж японцы что-то постигли, то доводят это до совершенства.
Красота перелицовки. И если действительно красота — в простоте, то девизом Японии вполне могут стать слова «изящная простота». Это сейчас японцы продолжают удивлять мир сложнейшими технологиями и навороченными ноу-хау. Но ведь заимствовали они технику у своих врагов — американцев, русских, британцев, которые столетиями пытались силой оружия «вскрыть» японские рынки для своих товаров. Кроме того, все технические навороты японцев служат одной очень простой цели — облегчить жизнь в быту. Это, кстати, и делает японские товары одними из самых конкурентоспособных в мире.
Вот вам пример. В Киото, прежней столице Японии, есть замок Нидзедзе XVII века. Отсюда Японией с 1603 до 1867 года безраздельно и жестко управляли сегуны из рода Токугава. Люди богатые и влиянием превосходившие императоров, они могли в тогдашней Японии позволить себе все. Однако посетители напрасно рассчитывают увидеть здесь чудеса восточной роскоши. Замок огромен, но удивительно прост и функционален в одном направлении — защитить жизнь драгоценного сегуна. В замке даже пол — с «соловьиным» паркетом. Так его поэтически назвали японцы за то, что он по-птичьи свиристит при ходьбе. Захочет какой-нибудь нехороший человек лишить жизни сегуна темной ночью, тайком, ан нет — пол предупредит бдительную стражу: кто-то идет. Редко такое случалось, конечно, потому что все сегуны были страшными бабниками — к ним в покои пускали только женщин, а стража оставалась снаружи. Но, знаете ли, береженого бог бережет, вот потому Японией долгое время и правили сегуны.
А еще в Нидзедзе поражают рисунки в многочисленных просторных апартаментах сегуна. Среди изящно изогнутых коричнево-зеленых сосен (в Японии сосны — символ долголетия) на желтом фоне резвятся львы и тигры (разумеется, символы могущества). Казалось бы, все нормально: кто из бывших правителей не сравнивал себя с мощными и свирепыми в гневе хищниками и не хотел жить вечно? Но есть одна особенность: ни львы, ни тигры отродясь не водились в Японии — потому что острова. И если о тиграх японцам еще могли поведать китайцы или корейцы, изредка попадавшие в Японию с торговыми кораблями, то о львах, которые, как известно, водятся только в Африке, а не в Азии, знали лишь голландцы (для этих европейцев военные правители Японии сделали исключение и в очень ограниченном количестве пускали к себе). Однако японские художники, видимо, умели слушать. И потому львы и тигры у них получились очень похожими на «оригиналы»: как живые собаки, извините, кошки…
И так у японцев повелось изначально: все вроде бы как у всех, по крайней мере, как у соседей, но в то же время — свое, японское. Своих императоров они считают потомками богини солнца Аматэрасу Омиками, а себя — богоизбранным народом, который «зародился» сам по себе на островах и в котором продолжают жить божества, диктующие свою волю людям. На самом же деле острова в глубокой древности освоили охотники и рыбаки с материка — из Китая и Кореи. И стали японцами. Они принесли туда иероглифы, которые успешно переработали в собственную письменность на основе уже своего языка. И вот первый парадокс: иероглифы у китайцев, японцев и даже корейцев — похожи, а вот языки разные.
Точно так же и с взаимным переплетением религий. Сейчас в Японии нет официальной религии, но «родным» для японцев является синтоизм (от «синто» — путь богов). В ее пантеоне — 8 миллионов (!!!) всевозможных божеств или духов (ками) рек, гор, озер, неодушевленных предметов, умерших людей, всевозможных покровителей различных ремесел и т. д. В этих самых ками после смерти может перевоплотиться каждый японец, если будет жить в единении с окружающим миром и людьми, постоянно совершенствуя свой внутренний дух в этом направлении. Одни исследователи считают, что синтоизм зародился именно в Японии. Другие уверены, что его привнесли первые переселенцы, уже на новой родине творчески переработав буддизм и конфуцианство. Во всяком случае, традиционная вера в Будду в Японии носит название дзэн-буддизм, смысл которого — в постижении себя через созерцание окружающей действительности и своего внутреннего мира. Однако все религии удивительным образом были подчинены одной цели — служить императору, государству или хозяину, например, сегуну.
Это сейчас японцы удивительно веротерпимы и считают, что буддизм (или дзэн-буддизм) — это подготовка человека к достойной смерти с последующим перевоплощением во что-нибудь «приличное», а синтоизм — просто умение жить в мире с природой и совершенствовать самого себя. И буддистские храмы сегодня стоят на территории синтоистских. И наоборот. Но были времена, когда синтоизм поднимал японцев на борьбу за свою страну и даже за ее господство в мире. А дзэн-буддизм учил самураев осознанно подчиняться и быть верными только своим хозяевам. Впервые синтоизм объединил японцев на борьбу в XIII веке, когда страну хотел завоевать монгольский хан Хубилай. Тогда впервые и появился термин «камикадзе» — божественный ветер: буря, которая разметала по морю большинство кораблей с грозными завоевателями. Уцелевших монголов добили сами японцы. Синтоизм — как поклонение императору и служение особой миссии японцев в мире — превратил Японию в агрессивное государство после 1868 года, когда состоялась так называемая «реставрация Мэйдзи». То есть возвращение власти от сегунов к законному императору, носившему такое имя. Это и стало началом начал современной Японии и верхом умения переиначивать и приспосабливать для своих нужд и на своей основе чужие открытия.
Три листа против хризантемы. Ребята по фамилии Токугава, отличные солдаты и администраторы, были военными правителями, которые установили жесткий режим изоляции страны от проникновения на ее территорию иностранцев. Плюс жесткой рукой почти на 250 лет пресекли междоусобицы враждующих кланов и гражданские войны, изнурявшие страну. И, как ни странно, благодаря такому автономному, но стабильному существованию, отмечают исследователи, улучшилось качество местной сельхозпродукции, развивалась торговля, процветала культура. Однако в 1853—1854 годах американский командор Пэрри заставил власть сегунов открыть страну и навязал им ряд неравноправных торговых договоров.
Это породило движение антизападно и проимператорски настроенных князей и самураев (таковые были и у них, а не только у сегунов) «Сонно Дзеи» («Да здравствует император! Смерть варварам!»). Консерваторы, как водится, обвинили клан Токугава в «забвении и предательстве традиций» и выступили за восстановление власти императора, который и должен был остановить «варваров». В 1867 году последний сегун Есинобу передал власть императору, и за год хризантема (знак самодержцев) окончательно возобладала над трилистником мальвы (знак Токугава).
Но дальше произошло самое удивительное перевоплощение в Японии. Если сегун отправился к себе в родовую резиденцию, а там под домашним арестом ездил на велосипеде и увлекался фотографией, то его победители вступили, как оказалось, в неравный бой с технически более оснащенными захватчиками, вчистую проиграли им все сражения и таким образом оценили преимущества современной техники, которой не было у японцев. А оценив, решили, что… и Японии нужно догонять остальной мир. Уже во главе с императором.
Техническое переоснащение и модернизация Японии на волне патриотического подъема пошли такими темпами, что она, закупая и осваивая новые технологии, используя промышленный шпионаж, доведенный до совершенства, и попросту воруя новые разработки, нещадно эксплуатируя своих подданных, уже в 1894—1895 годах разбила Китай, в 1904—1905 — Россию, а в 1910-м захватила Корею. Рядовым японцам повезло только в одном — им после почти тысячелетнего запрета разрешили есть мясо животных. До этого синтоизм и буддизм запрещали им это по религиозным мотивам, а сегуны и местные князья запрет поддерживали — зачем им во время восстаний физически крепкое население, могущее на равных противостоять сильным буси — воинам-самураям. Императорские же власти убедились, что тщедушные и мелкие японцы уступают в силе своим соперникам. И японцы за считанные годы наряду с известными морскими рыбными суши и сашими (по-ихнему — суси и сасими) создали уже свою мясную кухню, переделывая на свой уникальный лад соответствующие китайские, корейские, индийские и даже европейские рецепты. Окрепли и… пошли воевать. Превращать величие в фиаско. А потом наоборот — поражения в победы. Но на других фронтах…
При императорах Мэйдзи (1868—1912), Тайсе (1912—1926) и особенно Сева (он же — Хирохито) с 1926-го по 1945 год политику Японии определяли националистически настроенные милитаристские клики императорских дворов, и страна втянулась в многочисленные войны. Но если в Первую мировую войну японским самураям хватило ума выступить на стороне Антанты и быть победителями, то во Вторую мировую Япония вступила на стороне фашистских Германии и Италии. Закончилось это полным крахом, атомными бомбардировками Хиросимы и Нагасаки, оккупацией территории и судом над военными преступниками, отделением синтоизма и любой другой религии от государства.
Согласно послевоенной Конституции Японии 1947 года она не может иметь свою армию, а император Хирохито навсегда официально лишился своей божественной сути и был провозглашен только безвластным «символом государства и единства народа». Но под суд на Токийском процессе (аналоге Нюрнбергского) он как военный преступник не попал. Может быть, потому, что лично заявил о безоговорочной капитуляции своей страны. Однако, с другой стороны, он так и не зачитал подготовленный для него текст с извинениями за участие в войне. Этот текст был обнаружен три года назад в архивах, и в нем есть такие слова: «Япония боролась против великих держав, и это закончилось для нее трагическим поражением. Когда я размышляю об этом, я чувствую, как сжимается мое сердце. Мне очень стыдно за этот безнравственный шаг». Хирохито правил еще почти 43 года, но так и не произнес их…
Фото автора
Продолжение
следует