К Стефановым, проживающим в доме №1 на улице Ирины Левченко, оперативно-следственная группа во главе со следователем по особо важным делам Генпрокуратуры Митяевым пришла во вторник вечером. Как раз в это время члены бригады закончили разбирательство со знакомой сына депутата Анной Гебель и ее друзьями (Ъ подробно рассказал об этом во вчерашнем номере) и, отпустив задержанных, отправились по новому адресу – в дом, куда переселили жильцов «хрущевок», снесенных при строительстве комплекса «Алые паруса».
Сыщики появились в этом доме около трех часов дня. По словам консьержки, они спросили, не проживает ли у них подозрительные кавказцы. В это время мимо прошел Артем Стефанов. «А это кто?» – спросил оперативник, когда за ним закрылась дверь. «Это наш, русский, Артемом зовут»,– ответила женщина.
Вечером она же была понятой при обыске у Стефановых.
– Когда пришли следователи,– рассказывает понятая,– дома была только мать Артема – Валентина. Она долго не пускала их в квартиру, не понимая, что им нужно. Потом пришел Александр. Ему старший группы предъявил постановление об обыске. В нем было написано, что обыск проводится с целью изъятия вещественных доказательств по уголовному делу об убийстве депутата Юшенкова. Валентина постановление не подписала, Александр подписал, сказав: «Ищите, раз надо».
Изъяли фотографии и негативы (Александр Стефанов – заядлый фотолюбитель), какие-то документы, записные книжки, сотовый телефон и кухонные ножи. Сказали, что могут возбудить уголовное дело за незаконное хранение холодного оружия. Интересовались и верхней одеждой Стефановых. Убийца депутата, как известно, был одет не по сезону в черный пуховик. Похожую куртку нашли в прихожей, но изымать не стали – свою куртку преступник порвал, зацепившись рукавом за водосточную трубу на месте происшествия, а эта была целой.
Когда обыск подходил к концу, домой вернулся Артем. Следователи задали ему несколько вопросов, в том числе и об убийстве депутата Юшенкова, а потом сказали, что ему вместе с отцом утром надо приехать в штаб по расследованию этого преступления. Затем кто-то из оперативников перезвонил в штаб, и там сказали: «Везите сейчас». Глава семьи, услышав это, сказал: «Я знал, что к нам придут, припомнят старое».
«Гадов надо давить»
В феврале 1995 года беженец из Абхазии, этнический грек Александр Стефанов, торговавший обувью на рынке в «Лужниках», написал депутату Юшенкову письмо, в котором следственное управление ГУВД Москвы потом усмотрело угрозы. Сам господин Стефанов до сих пор считает послание криком души – у него дома было три телевизора, по которым он следил за событиями в Чечне. «Война была в самом начале, и гибли русские солдаты,– вспоминает Александр Стефанов.– Во мне что-то сломалось, или, как сейчас говорят, слегка крыша поехала. Тогда я и написал Юшенкову это дурацкое письмо. Гибли ребята, а эти неудачливые солдафоны затеяли публичную разборку: кто виноват? Грачев тогда его на всю страну гаденышем назвал, а тот, чтоб представить себя жертвой, завопил по телевидению: дескать, угрожают! Сам в принципе спровоцировал письма в своей адрес, а когда получил их кучу, тут же с ними в милицию и побежал. А тем только дай команду «фас».
Из письма, подписанного «бывшим афганцем Иваном Петровым», Сергей Юшенков узнал, что «он хуже чеченского снайпера», так как призывает чеченцев к сопротивлению. А заканчивалось письмо с обратным адресом Союз ветеранов Афганистана словами: «Раз ты гаденыш, то гадов надо давить. И никакой Степашин тебе не поможет».
Нашли автора послания через год. Сам Александр Стефанов считает, что его вычислили по другому письму, которое он еще в конце 80-х написал в защиту Бориса Ельцина. То письмо, якобы занесенное в спецкартотеку, он подписал своим именем, что позволило вычислить его по почерку (на самом деле автора опознали по почерку в анкете, которую он заполнил, собираясь переселиться в Грецию). Арестовали Стефанова как раз в то время, когда он уже собирал вещи перед отъездом, и обвинили в подготовке к покушению на госдеятеля. За это Тверской суд Москвы приговорил Александра Стефанова к шести месяцам заключения (этот срок он отсидел под следствием в Бутырке). На свободу Стефанов вышел инвалидом и, как полагает теперь следствие, тогда же решил отомстить Сергею Юшенкову.
«Этого мальчика за глаза называют убийцей»
На Стефановых, как сообщили в Генпрокуратуре, следствие вышло, отрабатывая одну из версий убийства депутата – бытовую. Подняли старые дела, опросили его помощников и выяснили, что с 1995 года угроз Сергей Юшенков не получал, сейчас его убивать вроде бы не за что (бизнесом он не занимался, а политическим Генпрокуратура признает только убийство Галины Старовойтовой), значит, депутат пострадал за какие-то старые дела. Генпрокуратура даже не стала возбуждать уголовное дело по убийству государственного деятеля, а возбудила просто по факту убийства.
Замгенпрокурора Владимир Колесников вчера сказал, что убийство «будет раскрыто в оптимальные сроки» (по некоторым данным, отчитаться о раскрытии перед президентом России генпрокурор должен к 1 мая). При этом генерал Колесников сказал, что «есть все основания быть уверенным, что данное дело будет раскрыто и имена заказчиков и исполнителей будут названы». Однако он не стал настаивать на том, что убийство имеет бытовые мотивы (хотя, если судить по вчерашнему задержанию, все идет к этому). Наоборот, Владимир Колесников подчеркнул, что следствие будет рассматривать все возможные версии убийства.
Обыск в квартире Стефановых закончился около часа ночи. Потом отца и сына отправили в штаб по расследованию убийства. Стефанов-старший вернулся домой уже утром. Его сына по подозрению в убийстве депутата задержали на 48 часов. Обвинения ему пока не предъявлено.
Александр Стефанов, которого вчера ранним утром журналисты застали в квартире (потом он с женой поехал в прокуратуру, где допрашивали Артема), сказал, что ни он, ни его сын не имеют никакого отношения к убийству депутата. За угрозы Сергею Юшенкову Стефанов-старший уже отсидел и мстить, по его словам, никому не собирался. Не верят в их причастность к смерти Сергея Юшенкова и жители дома по улице Ирины Левченко.
Старшая по подъезду Оксана Скокова рассказала Ъ, что Артем учился на первом курсе Финансовой академии и активно занимался спортом: «Вы видели фоторобот убийцы Юшенкова? Артем на него, конечно, похож. Но тот, стрелявший, судя по описанию, был худым. Артем, напротив, плотный, крепкий – он же активно занимается спортом, у него какие-то даны по борьбе».
Друг Артема Павел Маслов вспомнил, что в четверг (когда был убит депутат) после занятий в академии он поехал на стадион «Октябрь», где до вечера занимался в секции. Потом сразу отправился домой. Во дворе его и отца видели соседи. «Вначале прошел Александр, потом Артем,– рассказывают свидетели.– Оба были, как обычно, спокойны. Вежливо поздоровались. Это было примерно в половине седьмого, то есть как раз в то время, когда произошло убийство» (улица Ирины Левченко расположена в том же округе, что и улица Свободы, где был убит господин Юшенков, но от места происшествия до дома Стефановых на машине в час пик можно добраться только минут за пятнадцать-двадцать). На вопрос Ъ о том, может ли у Стефановых быть алиби, их соседи ответили утвердительно. А еще, вспомнили они, в газетах писали, что убийца депутата скрылся на темном BMW, а у Стефановых – Volkswagen цвета зеленый металлик, они недавно его купили.
Не верит в причастность Стефановых к убийству и сын депутата Алексей Юшенков. «Я смутно помню эту историю с угрозами,– сказал Ъ господин Юшенков.– Что-то такое было, кого-то там, кажется, нашли по почерку». Алексей Юшенков считает, что следователи, рассматривающие бытовые версии убийства, поступают, мягко говоря, несерьезно. «Это похоже на закручивание гаек,– считает господин Юшенков.– Этого мальчика (Артем – почти ровесник Алексея Юшенкова.–Ъ) за глаза называют убийцей. Меня это раздражает. Можно только пожалеть его родителей. Им нужен адвокат. А если у них нет денег на хорошего защитника, его им должно предоставить государство».
Вчера вечером Алексея Юшенкова и его сестру Алену вызвали в следственное управление Генпрокуратуры. Господин Юшенков рассчитывал, что ему расскажут о ходе следствия, в частности, объяснят, каким образом оказался причастен к преступлению Артем Стефанов. Однако рассказывать пришлось Юшенковым. Как сообщил Ъ сын депутата, ему с сестрой предложили поминутно рассказать о том, что они делали и где были в день убийства Сергея Юшенкова. Вопрос, а не рассматривают ли и их теперь в качестве подозреваемых, господин Юшенков попросил адресовать Генпрокуратуре России.
«У него с головой не в порядке было»
Адвокат 15-й юрколлегии Москвы Сергей Шишко, защищавший Александра Стефанова, рассказал корреспонденту Ъ Алексею Герасимову о своем бывшем клиенте.
– Когда вы стали адвокатом Стефанова?
– Это было в 1997 году. Тогда жена Стефанова пригласила меня защищать ее мужа, обвиненного в «угрозе убийством» Сергея Юшенкова. Я согласился и вступил в дело, когда Стефанова уже арестовали и посадили в Бутырский СИЗО.
– А когда его арестовали?
– По-моему, в конце апреля 1997 года.
– В чем выражались угрозы депутату Юшенкову?
– Угрозы были общего порядка. Стефанов направил в Госдуму на имя Юшенкова несколько писем, в которых выражал свое несогласие с позицией депутата по событиям в Чечне.
– Это были конкретные угрозы?
– В общем-то нет. Преобладали фразы типа «таких, как ты, расстреливать надо», «вешать» или что-то в этом роде. А конкретных угроз я не припомню. Из-за этого, кстати, когда дело дошло до суда, обвинение в «угрозе убийством» переквалифицировали в «нанесение оскорбления».
– А кто направил эти письма в правоохранительные органы? Сергей Юшенков?
– По-моему, это сделал Егор Тимурович (Гайдар.–Ъ). Он эти «угрозы» собрал и отослал то ли в Генпрокуратуру, то ли в ГСУ ГУВД. Там, когда письма Стефанова прочитали, решили, что их автор не совсем нормален. Но поскольку экспертиза Стефанова больным не признала, ему было предъявлено официальное обвинение.
– Свои письма Стефанов подписывал как ветеран-афганец Иван Петров. А он воевал в Афганистане?
– Я уж не помню, как подписывал Стефанов свои письма. И не припомню, чтобы он был «афганцем». По-моему, он постоянно жил в Москве, здесь, кстати, закончил Бауманский университет (МГТУ имени Баумана.–Ъ). После того как его приговорили, я прервал с подзащитным отношения. Он мне потом несколько раз звонил и нес какую-то ерунду.
– Угрожал?
– Нет. У него действительно с головой не в порядке было. Тогда я ему сказал, что у меня телефон прослушивается и если он хочет встретиться и что-то обсудить, пусть приходит ко мне в консультацию. После этого Стефанов от меня отстал, и больше я его не видел.
– Говорят, что Стефанов-старший в СИЗО стал инвалидом. Вы верите в то, что сын Стефанова Артем мог стрелять в Сергея Юшенкова из мести?
– Стефанов действительно болел в СИЗО, но, чем конкретно, я не помню. Артема я не видел – просто знал, что у моего подзащитного есть маленький сын. Но если допустить, что ребенок рос в атмосфере ненависти к Юшенкову, то всякое могло случиться.
Письмо Александра Стефанова, написанное им сразу после освобождения из СИЗО и опубликованное на страницах газеты «Завтра»
Пять месяцев прошло, как я вышел их Бутырки. Здоровье так и не восстановил, температура все держится на зловещей отметке 37,2. Врач говорит, может быть, пронесет. Хочется верить, но чувствую, что за то злосчастное письмо, за душевный порыв меня здорово покалечили в результате совместной акции ФСК и МВД, будто в Первомайском, когда основные преступники ушли, а побили других людей. И в случае со мной, тех, кто действительно убивал депутатов в 93-м году, никогда не найдут и не накажут. А на меня, только за мои слова-угрозы, так навалились, что я уже не рад, что на волю вышел. Больной, без паспорта, с тюремной справкой, без работы.
А было все: и работа, и здоровье, и паспорт, да еще душа неравнодушная, черт бы ее побрал, она и сгубила меня.
Все началось не с преступной подворотни, а с домашнего дивана да телевизора, льющего на нас уже сколько лет отраву окаянной жизни. Когда жители нашей некогда одной страны стали убивать друг друга, то для многих это стало лишь привычной вечерней картинкой, а для меня быстро наступил предел. Помню зловещее карканье писателя Кабакова про стрельбу на улицах, про трупы. Но последующая реальность по чудовищности своей превзошла все его фантазии. Кто бы мог сказать, что на улицах советского города Грозного будут сжигать солдат, что их трупы будут жрать собаки, а потом сам город будет разрушен. И вот, в тот февральский день, когда война была в самом начале и гибли русские солдаты, во мне что-то сломалось, или, как модно говорить, слегка крыша поехала от этих чудовищных кадров. Тогда я и написал Юшенкову это дурацкое письмо. Гибли ребята, а эти неудачливые солдафоны затеяли публичную разборку: кто виноват? Грачев тогда его на всю страну гаденышем назвал, а тот, чтоб представить себя жертвой, завопил по телевидению: дескать, угрожают! Сам в принципе спровоцировал письма в своей адрес, а когда получил их кучу, тут же с ними в милицию и побежал. А тем только дай команду “фас”.
Когда уже закрывали мне дело в Бутырке, то следователь меня знакомил с документами. Открывает том, а в нем на первой странице ходатайство Гайдара к герою России Ерину: “Прошу оградить члена моей партии” и т. д…
В общем, арестовали меня за то письмо, написанное в сердцах. Герою России Ерину и главному тогда чекисту Степашину (его я тоже в письме недобрым словом помянул) нужно было дело.
Они инкриминировали мне, что Юшенков занимал принципиальную позицию по Чечне, а я, злодей, ему хотел помешать.
Но пострадал я в Бутырке не от сторонников Дудаева (причем это были не обязательно чеченцы, а и некоторые наши братки, с восторгом относившиеся к нему, но не из-за политики, а из-за того, что он удачно противостоит “ментам”). А пострадал я от следователей и тюремщиков, чьи коллеги из органов гибли в Чечне, а они весьма ретиво наказывали того, кто пусть неуклюже, но хотел защитить этих гибнущих.
Следователь Буланов — из тех, кто с сочувственной улыбкой и маму родную посадит. Он использовал все слабые места в атаке на меня. Узнал, что у меня больная печень, хронический гепатит, и посадил меня на последний верхний этаж: внизу вода есть, а у нас в переполненной камере давали на час в сутки. И это летом 95-го года, когда на улице стояла жара 30 градусов. А в тюрьме все сорок, ни умыться, ни попить, ни в туалет сходить.
Неслыханная вещь, уже после посадки Буланов сделал запрос этажной тюремной врачихе (похожей на Миткову) о состоянии моего здоровья и возможности нахождения под арестом. (Обычно без запросов в день заезда в тюрьму комиссия сама смотрит.) Врачиха, испугавшись такой “важной” бумаги, ответила: “Здоров”, хотя баночку для анализа я ей вернул уже с кровью. И после этого ответа “здоров” дорога в тюремную больницу для меня была закрыта.
Нанятого наобум адвоката Шишко Буланов, вероятно, склонил на свою сторону, мне он ничем не помог, а как-то даже зло процедил в Бутырке: “Может быть, комитет общественной защиты создать для тебя?!”
На первый суд адвокат и вовсе не явился. Уже освободившись, я звонил ему, спрашивал: что же вы меня так плохо защищали? Шишко ответил, что в общем-то защищает авторитетов, а ты — мелкая сошка.
Буланов дело так протянул, чтобы до каникул суда не было, и я побольше посидел. Он сам мне грозил: “До года держать могу”. С больной печенью, лишенного помощи медицины, в забитой до предела камере, в постоянном нервном напряжении. Дух у меня оставался крепок, а тело начало сдавать. В прямом смысле. Как-то Буланов пришел в Бутырку с двумя тетями. Меня вызвали, чем-то кольнули. Он сказал, что для определения группы крови. После этого я и сдал совсем. Из локтя начал хлестать гной. Два дня держался, ждал врача. 17 сентября на вечерней проверке не выдержал, подошел к тюремщикам (слышал, кстати, что кое-кто из них погиб в Чечне), показал локоть, сказал: “Что же вы творите?!” Они схватили меня и поволокли в какое-то полуподвальное помещение. После пяти месяцев общей камеры, шума, вони, духоты, жары я очутился в тишине. В углу урчал унитаз, пол грязный, матрас грязный, кругом бетон, холодища жуткая, а вверху сквозь решетку виден кусочек неправдоподобного синего осеннего неба, и пьянящий свежий воздух льется оттуда. Два дня провалялся на матраце, гной все сильнее тек, рука распухла, никто ко мне не приходил. Наконец, 19 сентября меня показали врачу. Он сказал, что нужно срочно резать локоть.
Воткнул скальпель, стал срезать и бросать в ведро шмотки гноя. Потом меня повели в камеру. Я тогда у Буланова не на свободу просился, а лишь в камеру поприличней. Он сказал: “Волков, начальник Бутырки, хороший мужик. Чего-нибудь придумает”. Придумал! После операции меня поместили в камеру № 219. Наутро проснулся от надсадного кашля в несколько глоток. Спрашиваю, где я, ребята? Говорят, эта камера туберкулезников. Пытаюсь вырваться, кричу тюремщику: “Зачем сунули сюда, могу заразиться”. Дубинкой загнали меня обратно. Через два дня одному, кто кашлял, стало плохо, пошла кровь горлом, два дня подряд по полтаза крови выхаркивал, но ни врача, ни надзирателя нет. Когда он стал задыхаться, его срочно отправили в больницу на Матросскую тишину, но он той же ночью помер.
После первого суда, на который “потерпевший” Юшенков не соизволил явиться, прошло два месяца. На второй суд сил у меня ехать уже не было. Пытался сказать тюремщику: пусть судят без меня, чего дадут, то и отсижу. Нет, дубинкой выпихнули в 5 утра. Повезли в автозаке в Тверской суд. Конвой начал нас выводить. Говорю, осторожней, у меня локоть порезанный. Конвоир сильнее защелкнул наручники, процедил: “Мы все тоже больные”. И потащил за собой. В этот день опять Юшенков на суд не пришел, и меня в тюрьму обратно увезли в 9 вечера чуть живого.
С третьего захода судья Безлепкин влепил мне полгода, и на оставшиеся 15 дней меня отправили обратно долеживать с туберкулезниками и чесоточниками.
Все это было так, все это страшно, это хуже, чем быть просто сразу убитым, как в ту новогоднюю ночь в Чечне. Читаю кощунственные слова в приговоре: “…учитывая, что у меня кто-то на иждивении, учитывая мой хронический гепатит, дать полгода”. После таких полгода через месяц загнешься.
…Почему-то в начале отсидки часто вспоминал покойного, ныне забытого Осташвили, который тоже пытался за русских заступаться, а ему дали срок и в зоне сгубили. Интуитивно я ждал такого же конца, но у меня отняли не жизнь, а остатки здоровья, что почти одно и то же.