Перспективы развития гражданского общества в Украине

Власть — соперник гражданского общества

Одна из главных причин затруднений в том, что власти всерьез проблемами общественности по существу никогда не интересовались. В какой-то момент — острого политического кризиса и не менее острой критики со стороны Запада — им важно было продемонстрировать, что Президент и его команда все же ведут Украину в сторону демократии и открытого общества. Продемонстрировать, да и только.

Даже сама идея развития гражданской инициативы кое-кем из ближайшего окружения главы государства была встречена в штыки. В одной из центральных газет появилась статья тогдашнего руководителя президентской администрации Владимира Литвина, смысл которой, по сути, сводился к тезису: стимулировать развитие гражданского общества скорее плохо, чем хорошо. Аргументация автора не выдерживает никакой критики и свидетельствует лишь о том, что гуманитарное образование у доктора исторических наук Литвина все же советское, т. е. базирующееся на «единственно правильном» марксистском учении, хотя автор статьи и повернул его в направлении, противоположном тому, в котором вращали гегелевскую диалектику классики марксизма. Но переориентация с Маркса на Гегеля в данном случае ничего не меняет. Ведь не только адепт диктатуры пролетариата, но и объективный идеалист Гегель к политической свободе и демократии относился, мягко говоря, прохладно. Такое впечатление, что без серьезной переоценки принципов своего базового воспитания бывший глава администрации Президента, а ныне спикер парламента, оценить важность формирования автономных общественных ассоциаций в Украине не сможет. Ностальгия по «малой родине» здесь ничего не даст, куда важнее понять основные тенденции социального развития современного мира. На это у наших политиков, увы, нет времени, а скорее всего, и желания. Если уж гуманитарий Литвин, один из наиболее образованных наших политических лидеров, не чувствует необходимости развивать гражданскую инициативу, что уж говорить о прочих «начальниках».

Те просто не думают о будущем Украины — им подавай власть, причем любой ценой, и сегодня, сейчас. Правда, многие украинские политики любят при случае поговорить о важности гражданского общества, но только ради красного словца (и повышения своего рейтинга). Самые продвинутые из них пытаются при этом быть искренними, но и они понимают под свободой гражданского общества, прежде всего, ничем не ограниченную свободу рыночных отношений.

Нет ничего удивительного в том, что высшие государственные чиновники, даже те, кто постоянно твердит о построении гражданского общества, на самом деле этого не хотят. Всякая власть не может не видеть в самоорганизации граждан опасности для себя. О неизбежности конкуренции между замкнутыми структурами административной власти и ассоциациями общественности даже в условиях правового государства пишет известный немецкий социолог Юрген Хабермас. «Сфера управления, — считает он, — программирует саму себя, руководя поведением избирателей, предопределяя деятельность правительства и законодательных органов, инструментализируя обсуждение правовых проблем». Еще несколько лет назад многим украинцам, не знающим западной политической реальности, казалось, что демократическое государство должно быть заинтересовано в активности своих граждан.

Сегодня мы видим, что это не так. Чисто теоретически, рассматривая государство как страну, можно утверждать: от развития гражданского общества оно, безусловно, выиграет. Но государство — это еще и чиновничий аппарат, это группы людей, объединенные корпоративными интересами, не желающие какого-либо контроля со стороны, заинтересованные в том, чтобы решения, принимаемые на высших этажах административной системы, не подвергались критике и выполнялись беспрекословно. А кто бы на их месте хотел иного? Потому и встречаемся мы в Украине с влиянием «админресурса» на поведение избирателей во время выборов, с постоянными попытками властей манипулировать общественным мнением, с действиями правительства в интересах госаппарата, а не общества, с инструментализацией процессов принятия законов, т. е. со всем тем, о чем писал Хабермас.

Конечно, у нас все намного грубее, примитивнее, «произвольнее», чем в цивилизованной Европе, где граждане уже заставили бюрократию считаться со своими требованиями, но здесь важно подчеркнуть главное: везде государственный аппарат и общественность — принципиальные антагонисты, деятельность структур гражданского общества повсюду направлена на ограничение власти чиновников, т. е. против их корпоративных интересов.

Когда речь идет о госаппарате, мы имеем в виду, прежде всего, исполнительную власть и ее основу — административную систему. В странах с авторитарной формой правления такая система — основа всей государственной власти. Современная же демократия базируется на нескольких важнейших принципах. Это представительное правление; разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную; открытость общества, гласность и свобода слова. Последовательная реализация данных принципов должна исключить доминирование административной системы. Должна, но никогда полностью не исключает. Потому что не выработана и не может быть выработана идеальная система избрания представительных органов. Потому что нигде нет абсолютно четкого разделения властей. Потому что всюду власть пытается, посредством масс-медиа, свои интересы представлять как общенародные. Потому что даже в самом развитом «правовом государстве» закон соблюдается далеко не всегда. Следовательно, мы вправе говорить лишь об относительной демократичности современных государств. В Западной Европе демократии больше, в Восточной — меньше, во многих странах ее совсем нет. И больше демократии там, где сильнее законодательная и судебная ветви власти, где свободнее СМИ. Поскольку законодательная власть в государствах с парламентской формой правления сильнее, чем в президентских республиках, влияние административной системы там не столь значительно. Вряд ли кто-либо сомневается в том, что сегодня самые демократические государства — это парламентские республики или парламентские же монархии: ФРГ, Скандинавские страны, Бельгия, Голландия и др. Очевидно, слишком активные попытки законодательной власти вмешиваться в деятельность власти исполнительной также до добра не доведут. Один из идеологов представительной демократии Джон Стюарт Милль еще полтора столетия тому назад писал: «Все согласны в том, что административная власть не должна быть в руках представительного собрания. Мысль эта основывается… на правилах, необходимых для успешного хода какого бы то ни было дела». Нашим парламентским радикалам не стоит забывать, что важен баланс между ветвями власти. В европейских парламентских государствах он, в общем-то, соблюдается, у нас — пока нет.

Сегодня наш режим скорее авторитарный, чем демократический. Президенту подчинена вся административная система «от Москвы — т. е. Киева — до самых до окраин». Он назначает премьер-министра, своими бесконечными вето (но не только) активно вмешивается в процесс законотворчества, т. е. в функции законодательной власти. Президентская администрация претендует на роль, которую прежде играло политбюро ЦК КПСС. И общественную самодеятельность президентская команда также хотела бы контролировать. По советскому образцу создаются различные организации всеобщей «злагоды», которые призваны служить всего лишь приводными ремнями президентской власти. Свободное общество граждан в таких условиях возникнуть не может. Но и те общественные организации, что созданы под крылышком антипрезидентской оппозиции, также нацелены не столько на решение проблем гражданского общества, сколько на проталкивание к вершинам власти лидеров оппозиции.

В этой связи представляются крайне важными события, произошедшие во второй половине прошлого года. Я имею в виду, в первую очередь, обращение Президента к народу 24 августа, в котором он четко и недвусмысленно высказался в пользу перехода к парламентско-президентской форме правления и партийно-пропорциональной системе выборов депутатов Верховной Рады. Если эту президентскую инициативу удастся реализовать, в Украине будет, наконец, ликвидировано доставшееся нам в наследство от советского прошлого всевластие административной системы, и возникнут куда более благоприятные, чем сегодня, условия для формирования гражданских ассоциаций. Но, к сожалению, конкретных шагов, направленных на реализацию президентских предложений, пока не сделано. Более того, пропрезидентские силы в последние месяцы 2002 года публично демонстрировали единство правительства, парламентского большинства и президентской администрации (что явно противоречит принципу разделения властей) и вели открытую войну «на поражение» против оппозиционных партий. Лишь в самом конце года удалось достигнуть какого-то компромисса. В результате была создана парламентская конституционная комиссия, в которую вошли представители почти всех фракций и групп.

Будет ли успешной политическая реформа в Украине, покажет нынешний год. От этого зависят и условия формирования у нас гражданского общества. Но только условия, не более того. В любом, даже самом демократическом государстве чиновничья элита будет стремиться не просто к сохранению, а к расширенному воспроизводству своего потенциала. Это же касается и бизнес-элиты. И власть, и так называемые «деловые круги» всегда будут пытаться взять под свой контроль спонтанный процесс самоорганизации общественности. Политическая многопартийность, т. е. избрание парламентариев по партийным спискам и формирование правительства победившим на выборах парламентским большинством, безусловно, может помочь становлению независимой общественности как важной политической силы. Если партийные структуры сами не будут поглощены государством, и если позиции парламентских партий будут сформированы в зависимости от неформальных мнений, «которые обязаны своим происхождением автономным образованиям общественности» (Хабермас). Такие автономные, постоянно обновляющиеся, формально не жесткие объединения граждан должны стать той самой «четвертой властью», без которой три остальные ветви власти не будут иметь легитимности. Сегодня «четвертой властью» мы называем журналистов, но лишь потому, что понимаем: они должны обеспечить беспрерывную (а не дискретную — от выборов до выборов) двустороннюю связь между обществом и властью. Т. е. «четвертой властью» должна стать общественность, а СМИ — очень важным, но все же только посредником. Нашим журналистам неплохо бы помнить об этом, а то они интересы своего цеха, бывает, представляют как общенародные, тогда как общество живет совсем иными проблемами.

Общий вывод из вышесказанного: сотрудничество общества и власти крайне желательно, оно может развиваться в более или менее благоприятных условиях, но свои объединения, которые обязательно должны быть автономными, общественность должна создавать самостоятельно. Вопрос в том, способна ли на это украинская общественность? Чтобы на него ответить, нужно представить себе специфику постсоветского общества в целом и украинского в частности.

Что важнее — экономика или политика?

Украина — государство совсем молодое. Ему всего 11 лет, а для формирования политической и, тем более, гражданской нации — это не срок. Процесс только начинается и имеет прямую связь с другими процессами — прежде всего с распадом СССР и крахом тоталитаризма. Начальный этап определялся ходом горбачевской перестройки и борьбой за независимую государственность. Развивались эти процессы в значительной мере спонтанно, и какого-либо конкретного плана демократических преобразований ни у кого не было. Слабое знакомство с западной реальностью и некритическое отношение к мнению ведущих американских и, в меньшей степени, европейских политиков и политологов привело к тому, что доминирующим в среде реформаторов стало мнение: важно развалить советскую империю и либерализовать экономику, а все остальное приложится. Политические реформы завершим потом и к формированию гражданского общества приступим тоже потом — когда возникнет «средний класс» и уйдет с политической арены поколение «совков». Так не получилось, и процесс преобразований начал буксовать.

Точка зрения, что развитие рыночных отношений первично, а гражданское общество вторично, не нова и в какой-то мере обоснованна. Политической свободы граждане, как правило, добивались тогда, когда в недрах старой формации уже была соответствующая социальная и экономическая база, т. е. тогда, когда новые формы экономических отношений уже интенсивно развивались, а политическая система этому развитию препятствовала. Те, кто так оценивал демократические революции прошлого (а это не одни только марксисты), по-видимому, были правы. Но преобразования 1985-1991 гг. в Советском Союзе во многом уникальны. Рыночные отношения внутри СССР (как правило, криминального типа) не определяли общего характера развития экономики советского государства. Советский Союз и его сателлиты если и были включены в систему рыночных отношений, то только, как справедливо замечает американский социолог Иммануэль Валлерстайн, на общемировом уровне. Хотел того СССР или нет, но он был, полагает Валлерстайн, частью единой капиталистической мировой системы, пусть и противостоящей основному направлению ее развития. И он был не в состоянии укрыться от потрясений, свойственной этой миросистеме. Оставалась лишь одна возможность вырваться за ее рамки — обособиться и противодействовать мировому капитализму в качестве самостоятельной и самодостаточной сверхдержавы. Эта попытка успехом не увенчалась. Экономические преимущества капитализма были очевидными, СССР постоянно технологически отставал. К тому же Советскому Союзу противостояли не одни только Соединенные Штаты и их союзники по НАТО (сами по себе более сильные, чем СССР), но и большинство других государств, прямо или косвенно зависимых от американских и европейских сверхмонополий. Союзники же СССР были немногочисленными, слабыми и не очень-то верными. Словом, обособиться не удалось. Не только экономически, но и, что особенно важно, информационно.

Именно неспособность тоталитарного государства закрыть свое информационное пространство от «враждебного влияния буржуазной пропаганды», на мой взгляд, и послужила первопричиной гибели советской империи, поскольку гласность породила довольно широкий слой политически активных граждан, требующих демократических преобразований. Знаю, большинство сегодняшних политиков и политологов со мной не согласятся. Будут говорить об экономической несостоятельности коммунистической системы, о нищете советских граждан и о том, что Советский Союз не выдержал стратегической конкуренции с США и проиграл «холодную войну». Все это так, но в середине 80-х СССР «холодную войну» еще не проиграл, а только проигрывал. Процесс мог бы растянуться на десятилетия, и трудно сказать, чем бы он завершился, если бы не Горбачев. Брежневская эпоха была не самой тяжелой для привыкших переносить «временные трудности» советских людей, а загнанный в угол в ходе «борьбы против Империи Зла» (так это тогда называлось) Советский Союз, управляемый безумными старцами и вооруженный ядерными боеголовками, вполне мог спровоцировать мировую катастрофу.

Ни один из известных западных «советологов» не предполагал в 1985 году, что советская система может радикально трансформироваться за счет внутренних ресурсов и, тем более, усилиями реформатора из руководства КПСС. Повторяю: ни один. Это касается и любимого многими нашими политологами (неизвестно только, за что) Збигнева Бжезинского. Это позже они начали учить нас правилам жизни, а мы, раскрыв рты, им внимали. К своему несчастью. Тогда же эти советологи, прекрасно зная об экономической слабости СССР, о всеобщей нашей бедности и бесперспективности военно-стратегической конкуренции с Западом, в горбачевские реформы и радикальное преобразование советской системы не верили. Но, как мы знаем, коммунизм в странах Восточной Европы в результате этих реформ все же рухнул, а вместе с ним рухнула и Берлинская стена, разделявшая два мира. Казалось бы, Горбачев сделал совсем немного: всего лишь допустил «гласность», и вдруг вся система обрушилась, как снежный ком.

Решающую роль в этом деле сыграли диссиденты и «пионеры перестройки», т. е. неожиданно появившийся небольшой, но активный слой обеспокоенных судьбой страны граждан, а также, разумеется, сам Михаил Сергеевич, который на этот слой как раз и опирался. Нет, вовсе не Америка выиграла «холодную войну» у коммунистической России, как любит повторять Бжезинский. Конечно, конкуренция с Западом серьезно подорвала мощь правящего в СССР режима, но все же коммунизм был преодолен движением активистов гражданского общества в советских республиках!

Положительный опыт недавнего прошлого

В хрущевские времена, как только началась «десталинизация» и слегка приоткрылся «железный занавес», сразу стал набирать обороты процесс формирования гражданского общества. Основу нового движения составила творческая интеллигенция столиц, но в той или иной мере общественную активность в те годы проявляли миллионы граждан, особенно жители больших городов. Дул ветер перемен, и он ощущался повсюду. Совсем новое (для нас) кино, новый театр, новые «толстые» журналы, новые поэты и писатели, новая мода, новый, пусть и очень простенький, интерьер новых квартир (это потом их окрестили «хрущобами»).

Формирование гражданского общества происходило стремительно, спонтанно и автономно от власти. Тон задавала художественная интеллигенция, что характерно для страны, о которой сказано: «Поэт в России — больше чем поэт». Впрочем, все это касалось не только России, но и Прибалтийских республик, и Грузии, и Армении, и ничуть не в меньшей степени Украины, где как раз в тот период возникает движение за культурное возрождение. Почти все лидеры борьбы за украинскую независимость 80-х годов — именно оттуда. Неожиданно проявившие себя первоэлементы гражданского общества порождены «десталинизацией», и они необходимы были Хрущеву как опора в конфликте с консерваторами-сталинистами, которых в его окружении было немало. В начале 60-х общественность и впрямь оказала активную поддержку Никите Сергеевичу при отражении атак со стороны реставраторов сталинского прошлого. Возможно, помощь общественности тогда была решающей, поскольку ее лидеры занимали ведущие позиции в культуре, газетном и журнальном деле. Во всяком случае, сталинисты тогда потерпели поражение. Позже, к сожалению, Хрущев умудрился поссориться с творческой интеллигенцией, и не мог рассчитывать на ее поддержку.

Как только новая, брежневская, власть прочно овладела инициативой, она решила вернуть интеллигенцию на ее «законное», с точки зрения коммунистов-ленинцев, место исполнителя спускаемых сверху «соцзаказов». Суды над Иосифом Бродским и, особенно, над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем остудили большинство «горячих голов» в интеллигентской среде, и того, что можно было бы назвать прообразом гражданского общества, не стало.

Но все же то, что успело прорасти в «хрущевскую оттепель», не погибло. Советские люди были уже не те, что при Сталине. В хрущевские времена с них сняли цепи, у них раскрылись глаза. Остался страх, не позволявший открыто обсуждать увиденное. И хотя он был не таким тотальным, как в тридцатые-сороковые, но все же достаточно сильным для того, чтобы не «высовываться». Независимо мыслящими остались лишь самые мужественные — диссиденты. Большинство же бывших активистов гражданского общества шестидесятых заболели особым видом «шизофрении». Дома, в курилках, на московских и киевских кухнях они говорили одно, на работе и в публичных местах — другое, зачастую прямо противоположное. Все это, естественно, сказывалось на их сознании и этических ориентирах. Постепенно утверждались принципы двойной морали.

Как только в середине 80-х Михаил Горбачев вспомнил о гласности, те «шизофреники», личность которых еще окончательно не раздвоилась, твердо решили от своего недуга избавиться. Самым верным способом лечения оказалось участие в акциях гражданского протеста. И тысячи интеллигентов из бывших шестидесятников составили авангард перестройки, обнявшись с теми, кто никогда не предавал себя и других, — с диссидентами, вернувшимися из тюрем. Диссиденты-правозащитники Андрей Сахаров, Сергей Ковалев, Лариса Богораз, Вячеслав Игрунов и долго жившие двойной жизнью Юрий Афанасьев, Гавриил Попов, Михаил Шатров, Галина Заславская вместе готовят демократическую платформу в Москве, оказывая с помощью жены Горбачева Раисы решающее, быть может, влияние на него. «Шизофреники» Иван Драч, Дмытро Павлычко, Владимир Яворивский и герои Вячеслав Чорновил, Левко Лукьяненко, Михайло Горынь вместе возглавляют Народный Рух Украины. Как и в начале шестидесятых, вновь спонтанно и автономно от власти проявляется гражданская активность сотен тысяч людей, возможная потому, что Горбачев это допускает, поскольку нуждается в общественной поддержке.

Какой-либо общей платформы у активистов гражданского общества советских республик не было. В Москве доминировала расплывчатая идеология интеллигенции «Садового кольца» — радикальный либерализм с некритическим отношением к любым западным рецептам. Но это еще полбеды. Были, к сожалению, и другие формы проявления общественной активности россиян — примитивный шовинизм в стиле Жириновского и вульгарный национал-экстремизм и фашизм «Памяти». В Эстонии, Латвии, Литве, Грузии, Армении и Азербайджане, в Белоруссии и на Украине (употребляю здесь предлог «на», а не «в», потому что Украина тогда еще была краем в империи, а не самостоятельным государством) общество объединялось вокруг лозунгов национального суверенитета, а позже независимости и чистоты окружающей среды. Либеральные и правозащитные тенденции здесь, увы, были выражены очень слабо. Уровень оценки даже ближайших перспектив социально-экономического развития у активистов общественных движений был, как правило, довольно низким, но зато с избытком хватало энергии. Имело место и нетерпение, погубившее, увы, немало добрых начинаний. Давление на Горбачева часто бывало излишне сильным. А когда он отказался учитывать абсолютно все требования общественности, лидеры гражданского общества поставили на другого — на Ельцина. И, на мой взгляд, ошиблись. Как и в хрущевские времена, они за это поплатились. Но уже после того, как был опрокинут коммунистический режим и разрушена советская империя.

Вскоре после путча 91-го в России был взят так называемый «гайдаровский» курс на радикальную экономическую либерализацию. Для экономистов-радикалов, намеренных проводить крайне непопулярные монетаристские реформы, активное общество было помехой. Свой курс они готовы были навязать обществу силой, что и продемонстрировали, расстреляв из танковых пушек парламент в октябре 93-го. К тому же интеллигенция, составлявшая костяк граждански активного слоя во время перестройки, от гайдаровских реформ пострадала едва ли не больше других социальных групп. Ей пришлось решать прозаическую, но весьма трудную задачу «выживания». Для русской интеллигенции как особой, духовно богатой и социально активной части общества места под солнцем не оказалось. «Прорабы перестройки» исчезли за кулисами политической сцены, гражданское общество, так и не успев возродиться, приказало долго жить. Подобные же процессы происходили в Украине, но это уже была независимая страна.

Украинская специфика

Очевидно, все процессы, происходившие в центре советской империи, в той или иной мере касались и Украины. Подъемы и спады гражданской активности отнюдь не случайно происходили одновременно. Естественно, формирование гражданского общества в Украине имело свои особенности. И в 60-е, и в 80-е годы большинство политически активных украинских граждан объединялись вокруг идей национальной самоидентификации, возрождения украинского языка и культуры и, наконец, суверенитета (сначала в форме реальной, а не декларируемой автономии, позже — государственности). Демократические и либеральные лозунги в гражданском, а позже диссидентском движении обычно использовались лишь для общего фона. Уже во времена независимости лидеры Украинской хельсинкской группы (в частности Левко Лукьяненко) признавались, что правозащитные лозунги им понадобились, прежде всего, для борьбы за национальную независимость, что они всегда считали себя националистами, а не защитниками прав человека. Именно шестидесятники и диссиденты-националисты смогли объединить вокруг себя сотни тысяч активистов общественного движения и направить их в «рух» за независимость. Ради независимости Украины националисты и национал-демократы во главе с Вячеславом Чорновилом организовывали массовые акции протеста против компартийной номенклатуры и ради этого же пошли, после поражения путчистов в Москве, на соглашение со все той же номенклатурой. Именно их усилиями, в первую очередь, Украина получила государственность. Не было бы гражданского движения против русификации в 60-е годы и движения за суверенитет в конце 80-х, не было бы и независимой Украины.

Почему же все-таки гражданское общество в Украине удалось объединить вокруг национальной, а не более современной правозащитной и демократической идеи? Причин, мне кажется, несколько. Украина никогда, за исключением очень коротких (к тому же военных) периодов, не имела своей государственности и даже реальной автономии. А потенциальная готовность жить в самостоятельном государстве не у всех, но у многих украинцев была. В центральных регионах страны украинские националисты пользовались весьма умеренной поддержкой населения, причем преимущественно сельского (или недавних выходцев из села), а на востоке и юге их позиции были совсем слабыми. Но зато в Украине был большой западный регион, который всегда был опорой национального движения, — Галиция.

В лоскутной и довольно либеральной Австро-Венгрии галичане познакомились с некоторыми европейскими ценностями (правда, на уровне их потребления провинцией), в Польше научились сопротивлению и создали свои военно-политические организации. С российской же империей они столкнулись лишь в 1939 году, уже в ее коммунистическом варианте. Встречали там Красную Армию хлебом и солью, но уже спустя год-полтора десятки тысяч западных украинцев были готовы воевать против тех, кто проводил национализацию, насаждал колхозы, а заодно атеизм, моноидеологию, русский язык и кто жестоко репрессировал всех неугодных. Галиция, оказавшаяся в составе СССР по соглашению Молотова-Риббентропа, стала оплотом сопротивления тому влиянию, что шло из России. Только в начале 50-х советская власть покончила с вооруженным сопротивлением галичан-«бандеровцев». Оставшихся в живых участников сопротивления отправили в сибирские лагеря, их многочисленную родню — в ссылку. Но «бандеровцы»-зэки стали инициаторами лагерных восстаний, а сотни тысяч ссыльных так и не забыли о том, что с ними сделали при Сталине. Никогда не забывали об этом и в самой Галиции, часто совсем безосновательно распространяя вполне объяснимую нелюбовь к карателям из НКВД на весь русский народ и даже на восточных украинцев. И пусть националисты 60-70 гг. не имели массовой поддержки в большинстве крупных городов Украины, но они знали: есть Львов, Ивано-Франковск, Тернополь, есть Галиция, где их всегда поймут и поддержат.

Идеи национализма просты и понятны. Они строятся на отталкивании от чего-то или кого-то чужого. Этого чужого легко представить в образе врага, если, естественно, обладать достаточными художественными способностями. Черно-белые националистические ориентиры хорошо воспринимаются людьми, страдающими комплексом неполноценности. Такой комплекс неполноценности порождала вековая принудительная русификация, которая ограничила (в Украине!) социальную функцию украинского языка селом, а украинской культуры — «шароварщиной» напоказ. Особенно от комплекса неполноценности страдали украинские поэты и писатели, потерявшие читателя, сориентированного на «столичную» русскую культуру, выходцы из западных областей, оказавшиеся в больших центрах восточной Украины, и вчерашние крестьяне и жители маленьких поселков, дома говорившие по-украински, а позже перебравшиеся в большие русскоязычные города.

В последние десятилетия перед провозглашением независимости Украины урбанизация шла здесь стремительным темпом. Еще полтора столетия назад Украина была исключительно сельским краем. В середине ХIХ века лишь в одном украинском городе население превышало сто тысяч человек. К началу ХХ столетия в таких городах проживало чуть больше миллиона человек. В пик советской «украинизации», в 1926 году, — два миллиона, т. е. всего лишь 5% всего населения (потому и переход на украинский язык проходил тогда относительно безболезненно). Но началась сталинская индустриализация, ставшая «причиной» искусственного голода во множестве сел, в результате которого погибло около шести миллионов крестьян. Урбанизация ускорилась, и перед войной в больших городах проживало уже 6 млн. человек. Не менее быстрой была и урбанизация в 1959-1989 гг., когда число горожан увеличилось более чем в два раза — с 17 до 36,5 млн. человек. Более чем в два раза — с 8 до 17 млн. — увеличилось и число жителей городов с населением свыше ста тысяч человек. В момент провозглашения независимости именно эти миллионы людей, еще не порвавшие связи с селом, были готовы поддержать инициаторов украинского национального движения если не своими активными действиями (активистов в этой среде было не так уж много), то голосованием на референдуме. Они и еще те, кто ошибочно полагал, будто отделение от России автоматически приведет к значительному улучшению жизни в Украине, и обеспечили сторонникам независимости победу в декабре 91-го. Да и высшие украинские чиновники были, в большинстве своем, выходцами из села, а именно село — хранитель национальных традиций.

Европейские либеральные ценности очень медленно воспринимались широкими массами населения Украины. Особенно в связи с тем, что в течение более семидесяти лет оно было отделено от Европы «железным занавесом», да и раньше общение с ней было доступно лишь единицам. Это, естественно, касалось всего населения Советского Союза. Но Украина в составе российской, а затем советской империи была провинцией, а столицы — это, конечно же, Ленинград и Москва, но никак не Киев.

И в советский период своей истории Украина не избавилась от провинциализма. Настоящим государством Украине стать не позволили, все «вкусненькое» отсасывала отсюда столица империи. В результате интеллектуальный и художественный потенциал Киева был на порядок ниже московского. И, соответственно, в Москве был намного выше уровень знакомства с европейскими ценностями, уровень понимания современных социальных процессов и уважения прав и свобод личности. Не стоит, разумеется, преувеличивать — число европейски образованных и либерально мыслящих людей и в Москве было весьма ограниченным. Даже в среде творческой интеллигенции они вряд ли составляли большинство. В том числе и потому, что в России никогда не были развиты идеи права и демократической государственности. Художественное творчество, религиозные и этические доктрины, революционный экстремизм бунтарей-одиночек влияли на русскую интеллигенцию куда больше, чем деятельность правоведов или либеральных реформаторов. Украинской интеллигенции, кстати, присущи те же черты, но общий уровень подготовки московской и ленинградской интеллигенции (не говорю обо всей России) был, повторю, выше, чем киевской, харьковской или львовской. И так называемых «западников» там, соответственно, было намного больше.

Существовали, конечно, и украинские «западники», но для них Запад был, прежде всего, альтернативой Москве, а вовсе не источником демократических ценностей. И важнейшую из этих ценностей — уважение к правам и свободам человека — они всегда ставили намного ниже национальной идеи. Вот почему общественное движение в период перестройки в Москве было, в основе своей, либеральным, в Украине же — националистическим.

Сейчас, когда независимость украинского государства уже достигнута, националисты больше не могут быть инициаторами гражданского движения — они свою задачу выполнили. К сожалению, других сил, которые могли бы инициировать движение за общественную самоорганизацию, у нас пока нет (в силу, опять-таки, доставшегося нам в наследство от прошлого провинциализма). И в этом, думаю, одна из самых больших трудностей формирования гражданского общества в Украине.

Чего можно добиться в наших условиях?

Итак, что же мы видим? Во-первых, у гражданского общества есть прошлое, создаваться оно будет не на пустом месте. Во-вторых, как показывает опыт, гражданская активность населения может довольно быстро возрождаться при наличии попутного «ветра перемен», в которых назрела потребность, и либерального «попустительства» власти. Кроме того, должен существовать довольно широкий слой людей, готовых инициировать гражданские движения и предложить им определенный, привлекательный для многих, комплекс идей.

Что же из этого у нас есть сегодня, а чего нет? На первый взгляд, нет ничего. На самом деле, это не совсем так. Существующий сейчас политический статус-кво не устраивает ни власть, ни общество, о чем свидетельствуют митинговая активность оппозиции и пусть только декларируемая, но все же уже озвученная готовность Президента идти на радикальную политическую реформу. В ходе этой реформы вполне могут сложиться обстоятельства, благоприятствующие «попустительству» властей. Самое трудное — сформировать относительно широкий социально активный, готовый работать не за деньги и власть, а ради общественных интересов, слой населения, который к тому же должен иметь доступ к СМИ.

Всем понятно, что не стоит ожидать в Украине перемен такого же уровня, как во времена «десталинизации» или «перестройки». Главные проблемы страны уже решены — ликвидирован тоталитарный режим и создано независимое государство. Соответственно, и интенсивность гражданской активности не может достичь уровня 60-х и 80-х годов. Процесс формирования гражданского общества будет идти медленнее, чем в «революционные» периоды. И с объединяющими украинских граждан идеями будет сложнее. Ранее людей самых разных политических убеждений и мировоззренческих позиций объединяло неприятие тоталитарного строя, против которого они и выступали. Сегодня активисты гражданского общества должны ставить перед собой созидательные и в то же время не утопические, а вполне реальные цели. Людям предстоит учиться конструктивному мышлению, а это совсем не просто.

Какие же идеи могут заинтересовать широкие слои общества в наше время? Прежде всего, это идея завершения политической демократизации. Мне скажут: нашим людям демократия не нужна, не случайно же они называют «демократов» «дерьмократами»; нуждаются же они в хлебе и зрелищах. С хлебом плохо, но даже самая радикальная из политических реформ его в нужном количестве сразу не даст. Зато зрелищ у нас — в избытке. Но такой подход — явное упрощение реальной ситуации. «Дерьмократами» называют вовсе не демократов, которых в Украине очень мало, а тех, кто обманным путем занял их место, чтобы «ловить рыбку», и немаленькую, в той мутной хаотической стихии, которую они почему-то называют «демократией». Очевидно, людям, прежде всего, необходим «хлеб насущный», но понимают они под этим не совсем то, что обычно имеют в виду представители нашей политической элиты. Им важно не только прокормить себя и свою семью, но и быть востребованными, иметь возможность самореализации как личности. Такая возможность исключена в стране, где нет граждан, а есть только подданные. Конечно, у многих сохраняется еще «совковое» сознание, которое не подразумевает гражданского самоуважения. Но сегодняшние украинцы начинают от «совковости» избавляться, часто в этом деле опережая многих наших руководителей.

Показательный пример: на последних парламентских выборах избиратели в большинстве своем голосовали за определенный партийный список как граждане, т. е. сделали вполне осознанный выбор, пытаясь совместить свои интересы с общегосударственными. Правда, за кандидатов одномандатных округов они все еще голосовали как обыватели. С учетом того, что потенциальный депутат сможет сделать для них лично и для их ближайшего окружения, но не для страны в целом. То, что этим должен заниматься представитель местной власти, а депутату парламента предстоит решать проблемы всей Украины, многим из них было, увы, невдомек. Не поняли избиратели и того, что, голосуя подобным образом, помогали сохранить административную систему, которая им явно не по душе.

Но если политическая реформа все же сдвинется с места, и будет введена партийно-пропорциональная система выборов, политическая активность граждан во время выборов существенно возрастет. И в промежутках между выборами они будут более внимательно, чем сегодня (когда происходят бесконечные перебежки из фракции во фракцию), следить за деятельностью тех партий, которым они отдали свои голоса. И партии, соответственно, будут серьезнее относиться к своим программам, будут стремиться поддерживать постоянный интерес к своей деятельности со стороны будущих избирателей. Больше не надо будет «подкармливать» свои округа, но зато придется бороться за создание и расширение широкой социальной базы, которая только и может гарантировать им победу на выборах.

Помимо оплачиваемых сотрудников партаппарата, придется привлекать к делу активных представителей симпатизирующей партии общественности, которая будет подпитывать партию как идеями, так и кадрами. Чтобы усилить интеллектуальный потенциал партий (сегодня ничтожный), их лидерам придется заняться поисками талантливых людей среди беспартийных. Выявить их можно будет лишь в ходе публичных дискуссий в масс-медиа и на гражданских форумах, на проведение которых партии, заинтересованные в стабильном успехе, должны будут выделять определенные, возможно значительные, средства. Именно партии могут стать главным стимулятором гражданской активности населения. У них просто не будет иного выбора. Ведь только две из многочисленных сегодняшних партий могли бы похвастаться наличием широкой общественной поддержки — коммунисты и Народный Рух (когда был единым). При существенном ослаблении влияния «админресурса» и отмене «мажоритарки» большинство нынешних парламентских партий, даже при наличии больших денег и организационных структур, в Верховную Раду не пройдут. Им надо будет радикально изменить характер своих взаимоотношений с обществом, которое, в свою очередь, ответит повышением гражданской активности. Политически партиям и неформальным организациям нужно стремиться, считает Юрген Хабермас, «к равноправному существованию рядом и вместе друг с другом в рамках одного и того же демократического общественного целого… Публичность, не ангажированная извне или изнутри, должна входить в состав политической культуры свободы и опираться на лабильные ассоциации гражданского общества». Политические партии, если они не хотят срастания с госаппаратом, обязаны будут осуществлять двустороннюю связь между сферой неформальной публичной коммуникации и той сферой, где принимаются политические решения.

Проблемы самоорганизации гражданского общества

Рассчитывать только на помощь партий, безусловно, нельзя. Гражданское общество должно формироваться, главным образом, путем самоорганизации. Очевидно, всякая самоорганизация начинается на местах. Уже существует множество местных групп гражданской инициативы, есть общественные ассоциации, занимающиеся той или иной конкретной проблемой, причем часто очень серьезной. Важно их поддержать, помочь им стать независимыми, убрать помехи, возникающие по вине бюрократов. Указы Президента, обязывающие чиновников всех уровней помогать общественным организациям, уже есть, но, к сожалению, нет того всеукраинского общественного центра, который мог бы контролировать процесс взаимоотношений общественности и власти. Люди, пользовавшиеся в прошлом всеобщим авторитетом, сегодня, увы, не доверяют друг другу и в возможность сотрудничества с властью не верят. Очевидно, должны прийти новые люди, и их должно выдвинуть само гражданское общество.

Возникает вопрос: как? Я думаю, уже этой весной можно инициировать проведение общественных форумов в крупнейших городах Украины — Киеве, Харькове, Донецке, Днепропетровске, Одессе и Львове. А осенью надо собрать делегатов от этих собраний (и от других регионов) на большой Гражданский форум, который и должен избрать украинский общественный совет и принять программу координации (только координации, не более того) деятельности общественных ассоциаций Украины. Все политические силы, заинтересованные в укреплении своего общественного авторитета, независимо от того, пропрезидентские они или оппозиционные, должны организационно и финансово помочь проведению Гражданского форума. Крайне важно должным образом осветить этот процесс в СМИ, особенно в электронных, для чего в региональных и центральных радио- и телепрограммах необходимо выделить время (и возможность контролировать освещение этих событий предоставить самой самоопределяющейся общественности). Необходимо связать общественные структуры различных регионов единой электронной сетью, создав специальное интернет-издание «Гражданское общество Украины».

Одна из самых больших проблем — добиться конструктивности работы общественных форумов. Не секрет, что открытые собрания общественности часто превращаются в обычный базар. Всегда находятся крикуны и скандалисты, которые не в состоянии рационально осмыслить происходящее, но зато любят демонстрировать себя и готовы сорвать любую встречу. Да и среди тех, кто готов работать конструктивно, как правило, очень мало людей, способных вносить общественно полезные предложения. Далеко не всегда участники публичных дискуссий располагают необходимой информацией и умеют четко формулировать свое отношение к той или иной проблеме. В то же время слишком жесткая дисциплина на общественных форумах оттолкнет людей, лишит форум общественного доверия. Как показывает советский опыт, люди, присутствующие на слишком «заорганизованных» (был такой термин в перестроечные времена) собраниях, часто становятся объектом манипуляции со стороны их организаторов, что совершенно недопустимо.

Мне кажется, решить эту сложную проблему можно путем создания относительно небольших референтных групп общественности, состоящих из уважаемых и компетентных в определенной области гуманитарных знаний людей, которые перед вынесением на рассмотрение форума той или иной общественно значимой проблемы предварительно обсуждают ее в своем кругу. В ходе такого обсуждения должны выявиться две или несколько основных сталкивающихся между собой позиций. Их-то и надо представить на суд участников форума, причем представлять эти позиции должны квалифицированные сторонники каждой из них. Очевидно, на форуме будут внесены определенные коррективы, но вряд ли стоит рассчитывать на то, что позиции сторон легко удастся согласовать. Но это и не обязательно — главное, чтобы точки зрения были обоснованы. Такие подкрепленные аргументами (и мнением значительного числа участников форума) позиции по актуальным вопросам должны быть вынесены в средства массовой информации, чтобы с ними ознакомились (и обсудили их в своем кругу) широкие слои общественности. Наиболее интересные замечания читателей и зрителей должны публиковаться (как минимум на сайте «Гражданское общество»), и тогда у людей появится ощущение своей причастности к принятию решений. Очевидно, что партии, заинтересованные в общественной поддержке, должны будут принимать во внимание решения форумов и учитывать их в своей политической деятельности.

Таким образом, решающая роль в формировании и деятельности организаций гражданского общества, на мой взгляд, должна отводиться референтным группам. Так было и во времена «оттепели», и во время перестройки. Представителей таких групп называли «прорабами перестройки», и на их встречах (например, на собраниях «Московской трибуны» 80-х) принимались наиболее важные тогда для страны решения.

Но как добиться эффективной работы внутри самих референтных групп? Людям, претендующим на роль общественных референтов, надо будет по ходу дела учиться работе в режиме конструктивного политического дискурса. «Авторитет личности имеет своим последним основанием вовсе не акт подчинения и отречения от разума, а акт признания и осознания того, что эта личность превосходит нас умом и остротою суждения, — пишет Ганс-Георг Гадамер. — Никто не приобретает авторитет просто так, его нужно завоевывать и добиваться… Высказывания, если они претендуют на авторитетность, не должны носить неразумно-произвольный характер». Но даже хорошо аргументированные мнения нельзя рассматривать как истину в последней инстанции. Надо всегда помнить, что они могут быть ошибочными, несмотря на то, что легитимизированы авторитетом уважаемой личности. Людям, претендующим на высказывание авторитетного мнения, важно отказаться от обычного марксистско-гегелевского абсолютизма и освоить кантовский подход, избавленный от претензии на окончательность обоснования представленной точки зрения. Именно этого требовали от участников коммуникативного процесса, нацеленного на конструктивность, представители современной герменевтики, феноменологии и неокантианской философской школы. При этом важно не оказаться на позициях крайнего релятивизма, столь типичного для нашего постмодерного времени. Ведь в таком случае мы потеряем перспективу и лишимся права на ценностную ориентацию. Поэтому необходимо желание всех участников референтных групп иметь пусть самую общую, но все же единую систему ценностных ориентиров и быть готовым к достижению консенсуса. Кантовский подход это как раз и предполагает. «С точки зрения Канта, существует минимум правовых и нравственных норм, которые мы определяем как долг», — пишет немецкий социолог Петер Козловски. Вряд ли эту мысль следует считать слишком абстрактной. Если определенные типы и принципы рассматривать как всеобщие нормы и обязательные правила, то следование таким нормам должно принести, как полагает Козловски, наибольшую выгоду. И это всегда следует учитывать в политическом дискурсе. В нашем случае именно ориентация всех членов реферативных групп на всеобщие и обязательные правила и должна обеспечить им успех при выработке общих решений. Конечно, консенсус не всегда достижим, а иногда за его достижение, по мнению Бьюкенена и Тэллока, приходится платить неоправданно высокую цену. Но существенно само общественное стремление добиваться согласованности позиций. Ни в коем случае нельзя настраиваться на дискуссию с оппонентом, как на войну — имея целью победить и окончательно разгромить противника (как это часто у нас бывает). Проводимый референтами анализ возникшей ситуации должен осуществляться с учетом обязательных и приемлемых для всех участников дискуссии условий возможного опыта. Только в этом случае решение будет конструктивным и устроит если не абсолютно всех, то многих.

Вопрос о референтных группах, пожалуй, важнейший. Эта проблема до сих пор не решена в развитых европейских странах, и тем более сложно рассчитывать на ее быстрое решение в наших, постсоветских, условиях. Но, с другой стороны, задача формирования гражданского общества для Украины более актуальна, чем для Запада, где такое общество уже существует, и где речь идет лишь о его совершенствовании. А неотложность задачи, как показывает опыт 60-х и 80-х, иногда дает определенные преимущества.

Вместо послесловия

Так все же: смогут ли сторонники формирования гражданского общества в Украине добиться скорого успеха? Утвердительно ответить на этот вопрос трудно — слишком много на пути к цели препятствий. Тем не менее основания для надежды есть. Есть у нас положительный опыт, пусть и ограниченный, но относительно недавний. В ближайшее время может проявиться заинтересованность в создании общественных ассоциаций со стороны определенных политических сил — особенно тех, что делают ставку на многопартийную политическую систему в рамках парламентской республики. Есть и европейцы-учителя — как теоретики (философы, социологи), так и практики (активисты массовых общественных движений). Так что нужна, прежде всего, наша воля — наше активное желание действовать в этом направлении. Когда я говорю о нас, я имею в виду, прежде всего, интеллигенцию Украины. Осознает ли она, что речь идет о выживании ее как важнейшей духовной силы общества, дорожит ли она своей духовностью? Время покажет.