Россияне переживают серьезнейший психологический шок. Вот только действуют по-разному. И, надо думать, многие содрогаются от мысли: а что же ожидать от, например, соседа? Ладно соседа, а вон пошел вооруженный милицейский патруль, у соседа ружье, газеты закрывают… Коротко говоря, впору обратиться к психиатрам.
Россия мечется. Сообщения, так или иначе связанные с событиями в Москве, лавиной валятся на головы обывателей. Сами российские СМИ уже назвали это «информационной бомбой». На наш взгляд, наступило время обратиться к людям, способным разобраться в хитросплетении происшествий – к психологам и психиатрам.
Сколько наши корреспонденты ни пытали специалистов, ведающих «душевными» болезнями, вразумительного ответа на вопрос «с чего вдруг развиться у заложников любви к террористам (так называемый «стокгольмский синдром») добиться не удалось. Ну, начать бы с того, что с клиническими случаями некоторая напряженка, да прибавить к этому разность условий – банк в столице Швеции это не театр в столице воюющего государства… Врачи утверждают: освобожденных заложников необходимо долго и упорно лечить. И даже вылечившись, они не могут без внутреннего содрогания вспоминать пережитое, воспоминания вызывают у них сильнейшие и самые негативные эмоции.
Словом, специалисты, к которым обращался корреспондент «Версий» убеждены: разговоры о Стокгольме – это политические игры. Вот только психиатры не смогли точно сказать, чего играющие в эти игры хотят – обелить террористов или же оправдать штурм, который начался «без оглядки на возможные потери».
Тут же возник вопрос, а не подвержены ли воюющие с террористами какому-нибудь своему расстройству? Очень просто. Захватчики – обвешанные взрывчаткой преступники, заложники им сочувствуют, а на полковника имярек глядит вся страна. Полковник поднимает бойцов на штурм… Но психиатр, кандидат медицинских наук Наталья Куколенко меня убедила: ситуация в Москве, в общем-то была управляемой, по крайней мере настолько, чтобы никто и ничто не смогло выйти из-под контроля.
Кроме того, спецподразделениями управляют люди действительно подготовленные. Прошедшие серьезнейший отбор командиры получают дополнительные умения. Или скажем так: отбирают самых сильных, из которых делают еще более сильных, офицеров, умеющих подчинить разуму решительно все свои чувства. Что же, это радует.
Возник у наших журналистов и такой вопрос: что такое переговоры с террористами? Или так: какими способностями должен обладать хороший переговорщик? Как сказала Наталья Куколенко, это человек, способный на компромисс, способный воспринимать информацию в полном объеме и моментально делать объективные выводы, которые могут – что самое главное – привести к конструктивному решению.
Настоящий переговорщик должен быть очень взвешенным, уметь максимально удалиться от эмоций, забыть о том, что кто-то вообще может вызвать в нем резко негативную реакцию. Переговорщик должен уметь говорить о конкретных вещах просто, спокойно и взвешенно. Наталья Валерьевна видит в хорошем переговорщике человека, направленного на общение, открытого, обладающего располагающими психологическими реакциями, умеющего выслушать и услышать другую точку зрения. Переговорщик нейтрален, доброжелателен, но в то же время активен и напорист.
Мы же можем с удовлетворением заметить, что такие люди в Москве есть. Скажем, на переговоры отправлялся Иосиф Кобзон, и многие источники назвали его великолепным переговорщиком. И в то же время вынуждены следом за госпожой Куколенко отметить, что среди политиков людей с перечисленными свойствами очень немного.
Мы поинтересовались также, способна ли Россия вылечить своих переживших стресс заложников. Как нам рассказали, в московском Институте социальной и судебной психиатрии есть отделение психиатрии катастроф. Тамошние специалисты и будут работать с освобожденными россиянами. Институт (а история у него, надо сказать, сложная и даже вызывающая не самые приятные ассоциации) в свое время развернулся в сторону социальной психиатрии. Так что специалисты в нем есть, и (как не парадоксально), к сожалению, опыт у них есть.