Какими бы любопытными ни были такие поступки в учреждении, процветающем за счет образов, они являются символическими украшениями. Уже появилось множество фотографий, на которых Франциск целует младенцев; теперь же он столкнется (в Бразилии и во всем мире) со стратегическими по своей сути проблемами.
Решение одной из таких проблем, а именно проблемы Банка Ватикана, эквивалентно очистке Авгиевых конюшен. Достаточно упомянуть в одном предложении слова «Ватикан» и «банк», чтобы спровоцировать каскад шуток об опереточной абсурдности и надувательстве.
Чтобы найти решение, Франциск назначил специальную папскую финансовую комиссию. Но данный банк, известный как Институт религиозных дел, основанный в 1942 году, не имеет глубоких корней в католичестве. Хотя он является скрытным, его деятельность далека от чувствительного, доктринального ядра церкви. Кроме того, члены комиссии обладают безупречным авторитетом как приверженцы церкви, как и кардиналы, назначенные Франциском для рассмотрения вопросов более широких реформ.
В то же время, Франциск начал ряд инициатив, целью которых является угодить всем, кому только возможно. Он ускорил процесс канонизации Иоанна XXIII, открывшего Второй Ватиканский собор почти полвека назад, и Иоанна Павла II, самовластного поляка, сдержавшего многие либеральные порывы Второго Ватиканского собора. Он также объявил о полном отпущении грехов (освобождение от «страданий чистилища») тем, кто будет следить в интернете за его посещением фестиваля католической молодежи в Рио-де-Жанейро.
На такие меры трудно рассердиться – как католикам, которые не принимают их всерьез, так и «простым верующим». Все, что они могут – это приподнять настроение.
Суть проблемы заключается в том, что действия Франциска соответствуют стилю реформ «революция сверху», ассоциирующимся со Вторым Ватиканским собором. В частности, ни одно из продвигаемых Франциском изменений не предусматривает уменьшения папской власти. «Первенство папства» – термин, используемый католическими богословами в разговорах с их коллегами-протестантами – остается священным.
Более важный урок заключается в том, что данная монархическая модель католицизма, совместно с сопутствующей иерархией, остается в значительной степени неизменной со времен Контрреформации. Например, когда священники оставляют «духовный сан», их переводят в «нерукоположенный сан» – несколько снисходительная терминология, которая много говорит об архаичном мышлении церкви.
Эта ситуация не нова. Новыми являются обстоятельства, при которых она разворачивается. В период своего расцвета католицизм обладал довольно децентрализованной системой под влиянием автономных епископов с однородной системой убеждений. Одной из причин того, что иезуитам требовалось примерно 13 лет для посвящения в духовный сан, было обязательное длительное «воспитание» в духе консервативных традиций для священников, которые, в отличие от «обычного духовенства» (чья подготовка длилась половину этого времени), впоследствии будут мобильными и будут находиться вне прямого контроля епископов.
Сейчас ситуация близка к тому, чтобы повернуть в обратную сторону. Церковная администрация все больше подчиняется унифицированным гражданским кодексам. В то же время, после Второго Ватиканского собора (и в сочетании с упадком сплоченных этнических анклавов) прихожане уже не чувствуют себя обязанными придерживаться буквы канонического права. «Релятивизм», «католицизм кафетериев» и тому подобные явления стали повсеместными.
Папская власть стоит на зыбкой почве, особенно в странах сравнительно светского Запада. Франциск может привлечь внимание к церкви, высказывая свое мнение о социальной справедливости за пределами церкви, но любому священнику трудно влиять на привычки и богословские воззрения самих католиков, мыслящих и действующих так, как они считают нужным. Он может порицать (этой тактики Франциск до сих пор старался избегать), но не может убеждать.
Если первая дилемма церкви связана с основой и эффективностью папской власти, то вторая связана с половыми отношениями. Обе они взаимосвязаны. Франциск уклоняется от реакционной риторики, использовавшейся его предшественниками для поднятия тревоги о роли женщин, и не лезет из кожи вон, стараясь проводить ватиканские «инспекции» (читай, «инквизиции», т.е. расследования) деятельности нахальных американских монахинь. Но он взял этот эпизод на заметку и продолжает традиционные нападки на гомосексуализм.
Католицизм – или, точнее, безбрачный мужской миф в основе институциональной церкви – опирается на многовековую дискриминацию по половому признаку. Эту организацию пронизывает дух антифеминизма. Вдумчивые богословы способны разделять психологические и половые проблемы, но на практике преобладает страх скользкого пути к катастрофе.
Вытяните одну нить (например, требование обета безбрачия для священников), и обрушится вся стройная система. Вспомним, что случилось с либеральными протестантскими деноминациями, которые, несмотря на все свои благие намерения, потеряли последователей.
Можно утверждать, что уступки на этом фронте являются всего-навсего признанием существующей нравственной и поведенческой действительности, что позволяет церкви двигаться дальше. Можно также утверждать, что последствия реформы не будут столь организационно разрушительными, как многие опасаются – точно так же, как очистка «застойных вод» (вроде Банка Ватикана) приведет к восстановлению доверия к духовным принципам церкви. Но это разговор, который Франциску еще только предстоит начать, и который окружающие его люди, по-видимому, мало понимают.
Питер МакДоноу (Peter McDonough)