И вот надо же — все мимо.
Как-то так вышло. Если б я был безработным ученым и торговал бы на улице вязаными носками или китайскими кожанами или варенкой, то, небось, побежал бы в эпицентр. А так я был на работе, сдавал свои и чужие заметки в номер. Аврал! Бывало, что и ночевать домой не ездил (про аврал — это не отмазка для жены, а честно, так и было).
Кстати, ровно то же было и в предыдущий путч. И в августе 91-го я был на работе. Но! По ней же я и мотался то и дело к Белому дому. Будучи криминальным репортером, а как иначе, раз ожидались большие события. Помню, как с тоской смотрел в небо, откуда, по некоторым сведениям, на наши головы должны были свалиться ракеты. Не «Протон», но все же, все же. Потом ожидались танки из дивизии им. Дзержинского.
Мне было немного грустно, оттого что я не арт-критик и не бизнес-обозреватель, и вот должен ожидать неприятностей в очень неподходящем месте, в туннеле, где уже раздавили трех революционеров.
Я курил — тогда еще курил — сидя на броне БТР и тупо смотрел вдаль. В общем, все кончилось хорошо, и после было даже приятно, что я как бы приобщился.
К новому путчу я уже работал в глянцевом журнале — первом в России! Это был, если кто помнит, «Домовой». Богатые авто, модные города, дорогие компьютеры, предметы роскоши, ясное дело. А вот была еще заметка, как сейчас помню, «Как правильно какать». Бессмертный текст! Автор его — Олег Алямов, тонкий человек, креативный (сейчас преподает йогу и счастье). Опередил свое время. Сегодня эту тему как новую подает Малышева в ТВ.
И вот посреди всего этого гламура я зашел к медиамагнату Владимиру Яковлеву и говорю:
— Че там за стрельба? Может, я смотаюсь че-нить напишу? По старой памяти.
— Не, не, иди номер сдавай.
— Ну как же, революция… То-сё…
— Слушай, она кончится через три дня. А ты из-за нее сдачу сорвешь — на штрафы попадем.
В этом была какая-то логика. Гражданская война — это одно, а deadline и типография — это святое. Капитализм. Демократия. Свобода прессы — кажется, тогда она все-таки была (введение военной цензуры на один день не в счет). Разве не про это туманно мечталось когда-то?
Сдав все в номер, я заскочил на полчаса домой за вещами и улетел в Париж, по делу, срочно — там в Grand Palais открывалась FIAC, ярмарка современного искусства. Ну а что делать, куда только не закидывает нелегкая журналистская судьба.
— Да я по-французски, того, не очень…
— А это не волнует никого! Вот дали тебе задание, бери и исполняй.
Сейчас модерн-арт всех уже достал, а революция всяко важней. Но поезд уже ушел. Пока что, по крайней мере. Впрочем, и в Париже мы с фотографом метнулись за угол, заслышав близкую стрельбу, мы ж только из мятежной Москвы — но это были петарды, какой-то мелкий праздник случился на больших бульварах.
Итог той гражданской, 1993-го, — вроде 130 погибших. В этой цифре не уверена ни одна сторона. Откуда 130 убитых? Кто стрелял? Белые? Красные? Провокаторы? Сумасшедшие? Где ответ? Нету. Точно можно сказать, что уж не Руцкой, он, когда стрелял, предъявлял свой «калаш» в заводской смазке, чтоб не подумали чего. Но известно, что болванки из танковых пушек никого не убили в Белом доме. А вот еще остался вопрос: почему узники Болотной сидят дольше, чем путчисты? Почему русские стали злей друг к другу? И почему нет больше таких генералов, как Варенников, прямых и смелых? Его уважали даже люди на той стороне баррикад, и я часто его вспоминаю: он не то, что нынешнее племя.
После я слетал в Чили и обошел там президентский дворец La Moneda, обстрелянный ракетами (а не из танковых орудий), — в 1973-м там как раз погиб Альенде. А с ним еще сколько-то человек (в их числе и кубинские силовики, это ж был экспорт революции, любимая советская забава). Я думал: вот что лучше — масштабная гражданская или мелкий обстрел левых? Большая настоящая война — она, конечно, может кому-то показаться торжеством справедливости. Но уж больно она опустошительна и разорительна, Россия чудом не пропала вся в черной дыре в 1918–1922 годах. Не проще ли, не полезней ли для народа было перестрелять 130 (например) большевиков в 1917-м? Были бы спасены миллионы людей. И, возможно, великая Россия. О, если б русские в начале XX века знали, что Россия будет стоять в одном ряду с Индией, Китаем, Бразилией и Южной Африкой (Африкой!), они бы долго рыдали и рвали на себе волосы. А мы — ничего, пообвыклись, мечтаем догнать БРИКС по темпам роста. Нам кажется, что это вовсе не национальное унижение, а так, рядовой эпизод.
И вот мы снова в каком-то тупике, кругом гопники, любера, наци, «Наши», да просто весь паноптикум, описанный Буниным в «Окаянных днях», вот же они, эти физиономии, везде — и в Думе, и в телевизоре, и на улицах.
Они хотят добить русскую цивилизацию уж окончательно. Прогнать куда-то из академий оставшихся русских профессоров. Сгноить в тюрьмах порывистую чистую молодежь, которая не струсила, столкнувшись с несправедливостью. Тупо, бездумно хвалить любое начальство и с лакейской предупредительностью выполнять любые его команды.
Ну а вот если б я все бросил в октябре 93-го, плюнул бы на гламур уже тогда, а не после, и пошел бы с автоматом воевать за свободу, как я ее понимал? И открыл бы огонь на поражение по гопникам, которые готовы были по призыву Руцкого и Кремль разбомбить? Я прям вижу этих персонажей, сколько их прошло уже перед глазами: пивные такие толстяки с жидкими бородками, лысеющие, с пустыми светлыми глазами, псевдоправославные такие, с недорогим перегаром, в кроссовках и куртках (какие носят охранники), лезущие куда только можно без очереди, ну вы сами знаете таких. И вот если бы я застрелил таких пяток, стал бы я счастливей?
Уверен: нет.
Но это сейчас, я уверен в этом! А тогда мысли были совсем, совсем другие. В том-то и беда.
Выхода нет, вот что. Гражданская не кончится никогда. Если уж даже я, записной толерантный пацифист, не остыл до сих пор.
Игорь Свинаренко, писатель