Недавно восходящая звезда российской политологии Станислав Белковский в одной из своих статей с содроганием написал: «Что они сделали с моим президентом?!». Речь шла о радикальном изменении и публичного облика, и направленности заявлений российского президента Владимира Владимировича Путина. Еще недавно базовыми конструкциями его выступлений были «величие России», «объединение народов», «достоинство россиян». А теперь вдруг главными темами стали «процентные ставки коммерческих банков», «ипотечные кредиты», «фондовые биржи». Еще недавно он олицетворял политические мечты, а сейчас стал олицетворять экономический быт…
Иными словами, многие россияне голосовали за лидера нации, многие политологи готовились оказать интеллектуальную поддержку амбициозному главе великой державы. Но вдруг и те, и другие на его месте увидели рутинного чиновника. И это их просто ужаснуло. Оценивая российскую ситуацию, я, честно говоря, позавидовал российским коллегам. Пусть уже и в прошлом, но еще совсем недавно они называли своего лидера «мой президент».
Я попытался вспомнить, называл ли когда-то обоих наших гарантов «мой президент». Покопавшись в глубинах памяти, с громадным трудом вытащил из ее недр несколько случаев, когда, несмотря на сдержанность своего характера, мне хотелось вдруг со швейковским энтузиазмом воскликнуть: «Это мой президент!».
Первый раз это было давно, в 91-м году… Тогда в одной из предвыборных поездок на кандидата в президенты Леонида Кравчука было совершено покушение: ударили шилом под мышку заслонившего его охранника. Помню, мы, работавшие в его избирательном штабе, пытались после этого случая убедить Леонида Макаровича либо ограничить поездки, либо надеть бронежилет. На что Кравчук ответил неожиданно твердо: «Долі не уникнеш» — и все оставил как есть. Именно тогда я впервые так рассиропился, что чуть мысленно не произнес: «Мой президент».
Второй раз подобное желание у меня возникло, когда Леонид Макарович сказал, что он попробует сделать то, что не удалось сделать первому президенту — Михаилу Грушевскому: создать страну, в которой можно было бы не только жить, но и гордиться ею. Причем сказал так уверенно, что я лично чуть не поверил.
И в третий раз это было уже в конце карьеры Кравчука, когда он в одном из своих интервью с горечью сказал, что, наверное, навсегда уйдет из политики, потому что его маленький внук вдруг спросил: «Дедушка, а почему тебя все не любят?». Наверное, если бы он тогда действительно ушел, у меня, возможно, и был бы до сих пор «мой президент».
Даже совсем недавно, читая интервью Леонида Макаровича, я чуть не реанимировал мои давние к нему сантименты. В несвойственной ему смелой манере и с подкупающей откровенностью бывший президент сказал (цитирую полностью): «…Человек, который служил верой и правдой одной политической силе, а потом ушел работать к диаметрально противоположной, не совсем дает повод для уважения…». Честно говоря, я был просто потрясен такой жесткостью в самооценке и даже был готов простить стремительные переходы Леонида Макаровича из коммунистов в антикоммунисты, из либералов в социал-демократы, пока из дальнейшего текста не понял, что речь шла… о его бывшем коллеге Александре Зинченко.
С Леонидом Даниловичем посложнее. Сколько ни напрягался, вспомнил всего два случая. Первый: когда в далеком 1994 году он во время своей командировки, в распутицу, выпрыгнув из УАЗика, попал в месиво. Но на предупреждающий возглас встречающих: «Осторожно, Леонид Данилович! Здесь грязь.» — он в сердцах ответил: «Грязь не здесь, а в политике! А здесь — наша земля». Вот тогда-то я и готов был идти с таким президентом куда угодно и, естественно, называть его своим.
В следующий раз подобное желание возникло во время его последнего прямого эфира перед выборами в том же году. Все журналисты и гости передачи, не скрывая, поддерживали Кравчука, откровенно глумились над суржиком Леонида Даниловича. Тогда он сказал: «Я готов выйти в коридор и разобраться не языком, а на кулачках с любым из оппонентов». Честно, я готов тогда был выйти вместе с ним…
Ну вот, пожалуй, и все, что удалось вспомнить. Сколько ни копался в памяти, кроме названных случаев так и не припомнил обстоятельств, при которых я, человек абсолютно не склонный к пафосу, мог бы, пусть и с трудом ворочая языком, выдавить по слогам: «Мой пре-зи-дент». Зато словосочетание «их президент» произносится, даже «выскакивает», невероятно легко. В чем секрет этой филологической загадки? Он, на мой взгляд, прост.
Во-первых, «мой президент» — это лидер, который совершает поступки либо хотя бы готов их совершить. В политической истории не было ни одного случая, когда всенародное уважение обретал человек, не способный на реальные поступки. Причем не обязательно надо объявлять и выигрывать глобальные войны, уничтожать террористические логова или хотя бы иметь практикантку Монику, для того чтобы доказать такую способность. Иногда достаточно просто дать пощечину зарвавшемуся наглому оппоненту. Но есть и другая, менее явная функция, без которой, на мой взгляд, никакой лидер, даже самый решительный, не сможет заслужить высокий эпитет «мой». И чтобы ее понять, мне пришлось немного покопаться не только в своей памяти, но и истории.
Два президента (их время)
Как-то во время отпуска я взял биографии ста самых известных президентов за всю новейшую историю человечества. Решил не торопясь, вдумчиво пролистать их и попытаться найти то общее, что связывало этих невероятно разных интеллектуально, психологически, политически людей. Другими словами, то, что навеки ввело их в историю и память человечества. Для начала провел своего рода градацию всех президентов, введя в качестве критериев их вклад в развитие своей страны, цивилизованного мира, популярность, количество ссылок во всемирной литературе, успешность правления, степень любви народа и множество иных факторов. В результате получилось, что два самых успешных в мире президента жили в США.
Одного из них звали Джордж Вашингтон, и он, к сожалению, почти неизвестен украинской публике, поскольку его портрет украшает однодолларовую купюру, которая не имеет хождения в Украине. Другой более популярен. Это Авраам Линкольн с зеленой пятерки.
Самое интересное: двух более непохожих друг на друга политиков просто невозможно себе представить. Изысканный аристократ Вашингтон, знаток французской кухни, сибарит, и мужиковатый, «косящий под лесоруба», сутулый и косолапый Линкольн.
Первый всю жизнь бежал от власти, и всю жизнь она его догоняла. То Вашингтона пытались сделать королем Соединенных Штатов, и он тратил колоссальные усилия, чтобы похоронить эту идею. То его все-таки назначали, против его воли, главнокомандующим, а он искал различные предлоги, чтобы сдать или передать эти полномочия.
Второй всю жизнь гнался за властью, и почти всю жизнь власть от него убегала. Двадцать лет он баллотировался на все мыслимые и немыслимые выборные должности и почти всегда проигрывал. Кроме, конечно, своей последней президентской должности.
При всем катастрофическом различии двух лидеров, мне, пожалуй, удалось нащупать секрет их исторической популярности. Это были президенты, которые выявили для своей страны и для мира два глобальных смысла.
Первый установил, что независимость и суверенность страны, народа — благо более высокое, чем даже мир, спокойствие, стабильность и экономическое благополучие. Президент Вашингтон первым из мировых лидеров показал: намного достойнее умереть за независимость, чем за кусок хлеба с беконом.
Второй породил не менее высокий смысл. Он доказал, что страна, народ, нация не могут считаться свободными, если порабощена хотя бы часть страны, нации, народа. И еще: умереть за чужую свободу более почетно, благородно и нравственно оправдано, чем за свою собственную.
Эти два выдающихся лидера обозначили сотни лет тому назад то, что до сих пор не могут понять лидеры современные. Они продемонстрировали: истинный президент — это тот, кто способен дать смысл жизни гражданину, нации, народу, государству. Настоящий лидер — это, наконец, тот, при котором народ не меняет философскую и религиозную литературу на эротические картинки. И в этом аспекте главными «президентскими играми» являются, если перефразировать Гессе, «игры в смыслы». Именно эти игры и составляют собственно президентский формат деятельности.
Как-то я пытался сформулировать «закон сохранения власти». Очень кратко он звучал примерно так: «Власть можно сохранить лишь: а) овладев эфиром (то есть контролируя электронные СМИ); б) оседлав почву (контролируя местную власть)». Примерно так же коротко можно сформулировать и «закон обретения власти». Звучит он так: «Обрести власть можно: а) совершая поступки; б) продуцируя смыслы».
Президентский смысловой формат
Что такое «формат»? Самые продвинутые из наших политиков, наверное, сказали бы так: формат — это структурированная проблема. Самые продвинутые из их политиков поправили бы: формат — это структурированный вызов. А как по мне, так формат — это просто структурированный смысл. Поэтому взглянем-ка на смысл формативно.
В структуру реального политического смысла входят как минимум три таких компонента, как вера, доверие и справедливость. Скажем, одна и та же сентенция, произнесенная разными президентами, почему-то в одном случае становится смыслом жизни его народа, а в другом — воспринимается как полная бессмыслица. Все дело в том, что вступает в силу первый структурный фактор — вера.
Видимо, нельзя сделать смыслом жизни для других то, что не является смыслом жизни для тебя самого. Один из главных рецептов создания смысла такой: человек должен сам истово верить в то, что говорит. Он должен быть готов рисковать жизнью, чтобы и другие в это поверили. И этим высокий смысл отличается от обычной идеологемы.
Когда все это есть, тогда и возникает второй базовый элемент смысла — доверие. Базовый потому, что эффективная политика может быть построена только на взаимном доверии. Доверии лидера к своему народу и доверии народа к своему («моему») лидеру. А уже из суммирования этой веры и доверия возникает ощущение справедливости — третьего базового политического элемента. И, как это ни кощунственно звучит, справедливость в политике — более высокая и важная ценность, чем свобода. В конечном счете побеждают не те политики, которые пришли «дать нам волю», а те, кто пришел дать нам справедливость. Справедливость всегда рассматривается как главная победа любого политика. А избиратели, как и женщины, любят не героев, а победителей.
В ближайшее время нам понадобятся новые смыслы, чтобы объединить страну. Во-первых, консолидировать ее по горизонтали. Сегодня наша страна объединена в единое административно-территориальное целое не сильной идеей, дальновидной стратегией и единой мечтой. Она объединена, если брать ее официальный срез, волей, хитростью, даже коварством одного человека. И ненавистью к этому человеку, если брать срез оппозиционный. Но этот ресурс уже исчерпан, морально и физически устарел. В ближайшее время потребуется консолидирующий смысл громадной силы, чтобы, перефразирую Гоголя, регионы «не разбрелись, как раки».
Во-вторых, за последние годы произошел распад государства по вертикали. Несколько лидеров страны, ее элита и народ оказались, если верить теории гениального Гумилева, в разных фазах пассионарности. Двойка-тройка ведущих политиков в силу предстартового драйва находятся в фазе пассионарного подъема («Мы великие и сделаем свою страну великой!»). Подавляющая же часть элиты пребывает в состоянии фазы акматической («Мы устали от великих!»). Народ же все более впадает в фазу надлома («Дайте же просто жить, гады!»). Этот диссонанс вертикальной социальной структуры общества преодолевается только таким могучим и единым смыслом, который в равной степени сможет стать если не целью жизни, то культовой ценностью и политических лидеров, и новой номенклатуры, и простых людей (как, например, в США поднятие национального флага у своего дома, что делает и президент, и руководитель корпорации, и какой-нибудь оклахомский фермер). Короче говоря, смысл — не идеология. Он выше идеологии, поскольку идеология объясняет мир, а подлинный смысл его объединяет.
Два кандидата в президенты (наше время)
Учитывая все вышесказанное, можно утверждать: главная ошибка политтехнологов и политшаманов, которые обслуживают основных претендентов и от власти, и от оппозиции, заключается в следующем. Все они истово верят сами и почти убедили своих клиентов в том, что конкуренция за кресло президента — это борьба либо технологий, либо антитехнологий, либо денег, либо больших денег, либо всего этого вместе взятого. Такое понимание как раз и привело к столь пока вялому и невыразительному оппонированию друг другу главных претендентов: Ющенко и Януковича.
Складывается впечатление, что окружение первого мечтает, чтобы их патрон вернулся в формат былой пресной премьерской риторики, а окружение второго панически боится, чтобы он не вышел за еще действующий рутинный премьерский формат. Но никто из них пока фактически не претендует на формат подлинно президентский.
Раз мы уже выше упоминали американских президентов, неплохо бы напомнить их, казалось бы, филологическое отличие от лидеров постсоветских стран. Первые наиболее часто употребляли слово «вызов», (chаllenge), а вторые — «проблема». Из такого вроде бы филологического различия следуют и их совершенно разные взгляды на суть президентства. Поскольку на проблему можно отвечать только способами или технологиями ее решения, а на новые вызовы необходимо отвечать только новыми смыслами.
Я абсолютно уверен, что на этих выборах президентом станет тот, кто раньше поймет сакральную суть президентской работы, главное ее предназначение и главный ее продукт — смыслы. Кто раньше осознает, что в бизнесе есть только две проблемы: заработать деньги и их сохранить. Что в текущей политике есть три проблемы: завоевать, сохранить и передать власть. Что просто в жизни есть только одна проблема — смерть. И что в высокой политике нет проблем, кроме смысла.
Но вот эту простую истину непонятно почему не может понять ни власть, ни оппозиция. Может быть, дело в том, что власть страдает «ожирением» и перекормлена рутиной типа приватизации/реприватизации предприятий, фирм, облэнерго? Или в том, что она «очумела» от громадного спектра бытовых возможностей в решении частных проблем ее носителей и обладателей? Известно ведь, что перекормленный человек редко думает о смысле жизни и еще реже ради этого смысла идет на баррикады. Наверное, поэтому основные продуцируемые властью как бы смыслы отдают бытовухой и приземленным прагматизмом типа снизить цены на пять копеек или повысить зарплату на рубль. (Кстати, ни в одной стране мира президентом еще не стал человек, который только бы снижал цены или повышал зарплаты, так как самые нищие люди на выборах высшего уровня всегда, хотя бы интуитивно, голосуют за ценности более высокого порядка.)
А оппозиция, видимо, дистрофировала оттого, что она, напротив, не хочет впустить здравый смысл, реальность в свои мечты, обещания и лозунги. И их смыслы выглядят, извините за тавтологию, бессмысленными, выхолощенными и банальными декларациями. (Как говорит один мой знакомый, фраза «рожденный ползать летать не может» — это бессмыслица. А вот «рожденный летать ползать не может» — это уже смысл.)
Хотя, в принципе, у обоих основных претендентов еще есть время для того, чтобы переформатировать свою предвыборную работу и впустить в нее смыслы. Тем более что конфигурация основных фишек и первого, и второго уже начала определяться.
В этом плане интересно отметить, что наши главные лидеры общественного мнения пока делают ставки на диаметрально противоположные смысловые «месседжи» своим возможным избирателям. Виктор Янукович пока застолбил за собой в качестве главной темы борьбу с бедностью. Тема, надо сказать, не новая и, наверное, не самая оригинальная. Но в «президентских играх» оригинальность и новизна практически не имеют значения. Поэтому остается только ожидать: сможет ли Виктор Федорович перенесенную из своего сиротского детства личную лютую ненависть к унижениям бедности выплеснуть в виде общественной страсти? И заразить тем самым избирателей уверенностью в победе над этим одновременно персональным и универсальным врагом. Плюс сможет ли он рельефно показать, что бедность — это не только громадная экономическая проблема в нашей стране, но и фундаментальный политический, духовный и моральный вызов всему нашему народу?
Виктор Ющенко, судя по контексту его публичных выступлений, главной фишкой сделал борьбу с криминальным богатством. Последнее время он только и занят тем, что доказывает — в Украине оно может быть нажито исключительно нечестным, коррупционным и властным путем. Поэтому у Виктора Андреевича проблемы несколько другие. Во-первых, сможет ли он доказать своему избирателю, что знает подноготную богатства не хуже, чем Янукович знает подноготную бедности? А во-вторых, сможет ли он внушить такую же священную ненависть к богатству, как его визави пытается внушить к бедности?
Наверняка эти претенденты постараются порадовать нас и другими знаковыми смыслами. Но интересно, кто будет более последователен, конкретен, а главное, более искренен? Янукович в борьбе с унизительной и несправедливой бедностью, либо Ющенко в борьбе с неправедным и олигархичным богатством? Собственно, степень этой искренности и решит исход выборов.
Итак, снова есть пусть призрачная, но все же надежда на то, что новый президент подарит своему народу внятные и достойные смыслы жизни. Причем, повторяю, не так важно, какие это будут смыслы — они могут быть такие, как бывшие лозунги Путина о величии страны или как нынешние слова Буша о защите нашей цивилизации… Если он действительно лидер, то он знает, найдет и поймет, что сказать народу. Поймет через свои убеждения, интуицию и сердце. И тогда у нас у всех действительно есть надежда. Ибо все мы, как и девять десятых человечества, живем в моноцентричной, насквозь пропитанной патриархальным духом патернализма стране. То есть стране, где все блага — политические, экономические, духовные — распределяются в основном сверху. Но если возникает ситуация, когда новый лидер, от которого все интуитивно ждут духовного подвижничества, и на этот раз ничего подобного не осуществит, то жизнь окончательно, тотально и обвально обессмысливается.
Вот такая ответственность лежит на плечах президентов, особенно, повторяю, в патерналистских цивилизациях, где лидеры наций пытаются играть роль общественных гарантов, наставников и мессий. И конечно, такая же ответственность лежит на будущем украинском президенте.
Кстати, у нас еще есть призрачный шанс сделать шажок в правильном смысловом направлении. Будете смеяться, но этот шажок называется политической реформой. Безусловно, реформа задумывалась властью как способ решения собственных задач. Но на каком-то этапе, как ни странно, это политическое «кидалово», эта коварная псевдореформа зажила своей логикой и почти превратилась просто в реформу. Мне кажется, оппозиция пропустила стадию, когда так называемая реформа стала просто реформой и когда из нее в значительной степени «выпарился» зашифрованный властью гнилой подтекст. И этот момент, по-моему, надо было использовать. Если не на благо будущей власти, то хотя бы на благо общества.
Вместо заключения
Физиологи установили, что человек может прожить без воздуха 3—4 минуты, без воды — примерно 3—4 дня, без пищи — 30—40 дней. Но никто пока не знает точно, сколько человек может прожить без смысла жизни. Никто не знает, сколько времени бессмысленно может жить нация, общество, страна. Подозреваю, что лет 10—12 — это предельный срок. Дальше начинается духовная деградация. Хотя эта духовная деградация, видимо, может иметь внешне и весьма привлекательный вид.
Короче, если на этих выборах не появится человек, которого я смогу хотя бы мысленно назвать «мой президент» за то, что он подарил мне новые смыслы или хотя бы реанимировал старые, то я всю свою громадную философскую библиотеку меняю на эротические открытки размером 10 х 15. Кстати, одна у меня уже есть. Это фотография горячих объятий лидеров двух известных фракций по поводу завала политической реформы.